Промысловые были

– Мне так страшно стало, когда у тебя телефон отключился… – сказала вдруг Лена и снова всхлипнула. – А представляешь, в храм зашла… Литургия началась, и вдруг голова так закружилась, ты знаешь, у меня бывает… Приступ… Испугалась… Господи, помоги, Господи помоги… – говорю. И вдруг чувствую, меня за руку кто-то берет. Оказался врач… Потом на стульчике сидела. А потом на исповедь, и на причастие… Вот видишь, как борюсь… с бесами своими… – Лена прикусила губку. – В истине… вышла…

Баскаков сжал ее руку:

– Здесь будем венчаться?

Она кивнула. Ее голова снова лежала на его плече. Он голову гладил и тихо говорил:

– Будешь еще чайники бить?

– Бубу, – всхлипывала Лена.

– И кричать на меня будешь?

– Бу-бу… – еще больше захлюпала Лена.

– Позорить будешь меня перед мужиками?

– Бу-бу, бу-бу… – тряслись ее плечи.

– Детишек рожать?

– Бубу…

– И ждать… если че?

– Бубу…

– И волноваться?

– Бубу…

– Как будешь?

Она смешно покачала головой… Тут и у Баскакова по глазам как ветром резануло. Да и в окно навалился порыв со снегом. Растворил серую бетонную стену, и сквозь нее подступила и хлынула в очи суровая и древняя даль. И будто вернула к жизни, к новой полосе. Стало вдруг ясно, какой пласт пережит и что грядет следующий. Незнамо какой. И надо готовиться к исповеди, к Рождественским чтениям. Лена тоже это почувствовала, словно холодный и сухой снежный ветр и ее наполнил силой. Что-то знакомое, старинное, тускло стальное сверкнуло-перелилось в Лене и она воспросила строго и порывисто:

– Как к детям пойдешь?

Не в смысле, как, мол, «осмелишься после всего», а как солдату говорят: «Готов, все взял?» Ничего не забыл? Справишься?

И новая волна окатила Баскакова. «Господи, как же я вас люблю! Ведь все же сворочу!»

Якорь

Баскаков отстоял ночь. Лена ушла раньше – голова кружилась… Поздним утром пошли к отцу Льву в его гостевую трапезную. Там все было приготовлено со всей праздничной торжественностью. На большом столе грузди в сметане, в блюде драгоценный, будто гипсовый, творог с сеточкой от марли, прозрачная красная икра – ее прислали с Дальнего Востока.

За столом сидели гости монастыря. Молодая состоятельная пара из Томска, помогавшая монастырю. Бледный и значительный Леонид и Наташа, молодая женщина откуда-то из Ростовской области. Она была несколько наивная и время от времени что-нибудь, как сказала Лена, «вывозила», причем с улыбкой, означающей: возможно, я сейчас что-нибудь сморожу, но остановиться уже не смогу. Был еще один священник, отец Владимир – крепкий, лысый с круговой оторочкой, с рельефным лицом.

Во главе стола восседал отец Лев. Звучал рассказ отца Владимира про то, как со школы он мечтал стать священником, а инструкторша из районного комитета его преследовала, и он едва не лишился аттестата. Спустя долгие годы случилась у него служба, после которой подошла женщина… И они встретились глазами. «Если бы вы эти глаза видели…» – негромко сказал отец Владимир. Некоторое время все молчали.

За столом у отца Льва никогда не было праздних бесед, всегда были смысл и тема, на которую он искусно направлял.

– Друзья мои, – попытался отец Лев и сейчас направить разговор, поглядел на Баскакова и вдруг спросил: – Книжку привез?

– Привез, батюшка, – весело ответил Баскаков и положил на стол «Фарт».

– Ну вот это правильно, а то… не дождешься… – Отец Лев говорил по-хозяйски, то распорядительски-грубовато, то с шуткой. – Ручку дайте классику.

Баскаков подписал и протянул батюшке книгу.

– Вот давно бы так. Ну так что? На пробу! – сияя, оглядел присутствующих отец Лев, открыл книгу в середине и, откашлявшись, начал читать, сначала громко, а потом по мере вчитывания все вдумчивее:

«Писателем быть и счастливо, и стыдно. Стыдно, что кишка тонка имени не ставить под рукописью и что на встречах у тебя совета спрашивают: как жить? А я какой учитель? Я так… снежок огребаю… Знаете, как у древних земноводных жабры снаружи, как веточка. Вот я – такой земноводный. Я раньше думал – какой же у меня огромный внутренний мир! А это не внутренний мир огромный, это жабрам есть куда простереться. Потому что внутри у меня от несовершенств тесно и душно. И все лучшее в моей душе – это наружная веточка кислородного голодания по Русскому миру. И когда эта веточка сливается с его кроной – это и есть милость Божия».

Отец Лев, оглядел всех с загадочной улыбкой. Образовалась пауза. Потом улыбнулась Наташа и спросила:

– Как это – наружные жабры?

– Это у некоторых древних земноводных. У аксалотля.

– У кого-о? – удивленно спросила Наташа.

– У аксолотля.

– Это кто?

– Личинка амбистомы, – сказал Леонид.

– Ко-во-о? – еще удивленней, восторженней и осторожней спросила Наташа, и все засмеялись.

– Если эта личинка живет в слишком холодной воде, то она так и не дорастает до амбистомы и начинает сама размножаться, – объяснял Леонид. – И у нее как раз жабры снаружи. В переводе в ацтекского аксалотль – «водяная собака».

Наташа угрожающе улыбнулась:

– Раз дети писателя книги, то его лучше в холоде держать? Чтоб раньше писать начал.

Все снова засмеялись. А Наташа вдруг спросила:

– Что такое литература?