Пронзительная жизнь

Весь вопрос был в том, что больница со своим холодным безразличием, людьми в белых палатах была нереальна, как будто во сне, казалось, Саша сейчас проснется и обнаружит, что все прошло, она по-прежнему дома, на последних сроках беременности и дело в ее страхах. Или что страшная больница просто ширма, декорация, нечто, не имеющее отношение к реальному миру. Сейчас она выйдет из больницы и ей скажут – “ха-ха, вы просто были в реалити-шоу, почти как в фильме “Шоу Трумана”, смотрели ведь? Вот, ну и досталось же вам. Теперь возвращайтесь к прежней жизни”.

А когда она вышла, то понимание обрушилось на нее не мысленно, а в физическом, бытовом плане. В своей квартире она была не одна, а с ____, пойти никуда без него не могла – только в туалет, и то спасибо его спокойным периодам сна – вся жизнь была расписана до минуты, и основное время занимал ___ с занятиями, кормлением, купанием, в общем всеми детскими делами, которые раньше Саше не терпелось начать делать. Но еще большую часть занимали анализы, лекарства и больничный стационар. За этот месяц получалось, что с людьми в белых халатах, так или иначе, они встречались через день.

Старой Саши больше не было.

Она ждала ответ от страховой, который мог прийти в любой день и подарить ей миллион нервных клеток и радостную новость. Саша старалась не вздрагивать каждый раз, когда приходило пуш-уведомление на телефон, потому что ожидание убивало. Скоро-скоро, еще немного, и она будет чувствовать себя увереннее.

– Какая вы красивая мама! – однажды сказал старенький охранник в магазине – который, естественно, никак не мог знать, что с ребенком что-то не в порядке – и Саша внутри поморщилась, как будто ее оскорбили, а потом одернула себя и буркнула “спасибо”.

Она начала замечать, что злиться и раздражается, когда к ней применяли слово “мама”. Она стеснялась быть матерью ребенка-инвалида. Сам факт был ужасен, а звучало это еще хуже. Пока это было выше ее сил.

У матерей одиночек, да еще с детьми инвалидами, была – и есть – особая репутация. Как у бабулек, склочных, мелочных, противных, – тех, которые ездят на транспорте чтобы сэкономить пару десятков рублей, тех, которые поучают всех подряд жизни, сидя на лавочке, тех, которые ворчат на государство, своих детей, цены в супермаркетах, “ваши интернеты”. Таких бабулек жалеют, но не любят, считают переработанным материалом, отбросами нормально выросшего, социально приемлемого класса, отмахиваются, как от назойливых мух. А ведь это чьи-то матери, сестры. Хотя уже даже собственные дети – при наличии – не высказывая это прямо даже самим себе, ждут и не дождутся избавления от бремени старости, не желая оттягивать дурно пахнущий конец жизни.

Социальность, классовость…

Инвалидность относилась как раз к классу, который был обречен на провал изначально. Любая новоиспеченная мать – без богатых родителей, верного обеспеченного мужа и собственного капитала, а также без стальных яиц и крепчайших зубов – мгновенно переносилась на самое дно жизни. Возможно, не сразу, а постепенно – параллельно с пониманием стоимости лекарств, обследований, врачей и реабилитации, параллельно с растущим отчаянием, стремящимся перейти в депрессию, да там и остаться навсегда. Такие матери были одиноки, выброшены обществом на задворки с безразличием, хотя все, что они делали – честно выполняли свой моральный долг.

В представлении людей и “добрых соседей” мать-ребенка инвалида была априори бедна. Ее тоже, как и безумных старушек, жалели, сочувственно качали головами, отдавая поношенные вещи своего ребенка или подкармливая вкусняшками, делали соответствующее случаю грустное выражение лица, встречая с коляской в лифте. Весь мир как будто накладывал на мать фильтр оскуднения и приписывания всего и вся лишь одной ключевой причине.

Интересно, это было вызвано тем, что люди думали, что такая мать не живет не дышит и не радуется ничему, что она замерла, убила себя внутри, или просто тем, что они не знали, как себя вести в таких ситуациях? Саша думала, что второе, ну и то, что люди невежественны, глупы и им лишь бы просто посудачить.

А может одинокие старики сами виноваты, что одиноки? В таком случае, матери детей инвалидов сами поддерживают этот образ своей озлобленностью на мир? Даже если это было и так, Саша сейчас не смогла бы никого обвинить свысока. Она сама была по уши в этом дерьме. И не знала, как остановить эти мысли, что им всем негодным, противным, злым, никчемным девкам, которые окружали ее повсюду, со здоровыми детьми – повезло, а ей нет.