Пронзительная жизнь

– Нельзя, – говорили они.

– Не смей, – кричали со всех сторон.

– Это негуманно, – звеняще взвизгнули где-то совсем близко к уху.

– Что? – спросила Саша, но ей не ответили. Вместо ответов шепотом доносилось:

– Ты – чудовище, монстр.

– Пошли все нахуй! – закричала Саша, собрала все силы, дернулась наверх, из черного болота, и внезапно проснулась. – Нахуй!

Она прерывисто дышала, поднимаясь на локтях и в темноте различая три пары глаз мамочек, которые проснулись и со страхом смотрели в ее сторону. Саша махнула на них и даже ничего не стала говорить, а лишь повернулась на бок, успокаивая себя, что это был лишь сон, она проснулась и к утру уже ничего не вспомнит. Но какой смысл был в пробуждении, если все эти тени были ей самой? Она жила внутри себя и ругала, мучила сама себя с мазохистским удовольствием, сама того пока не сознавая.

Утро не принесло ничего, кроме отвращения к внешнему виду. На нее было страшно смотреть: все те же глаза панды с размазанной еще сильнее тушью – она совершенно забыла умыться – ввалившиеся в глазницы, бледность, на которую, вероятно, сильно повлиял отходняк от таблетки, но самое жуткое находилось в зрачках. Как она могла стать такой, какой стала? Кем она была сейчас?

Этим же вопросом, казалось, задавались и соседки по палате, которые утром поглядывали на Сашу со смесью злости и страха. Платная одиночная палата – ну и пофиг, что три тысячи рублей в сутки, за неделю двадцать одна тысяча из скудного семейного бюджета – решила проблему. Ведь ей только сварливых баб еще не хватало – отходняк почти закончился, эмоции начали просыпаться, и Саша чувствовала, что просто не выдержит. Еще немного и она сломается.

Она уже вся была изувеченная, больная, внутри сломленная, косая-кривая, оголтело одинокая, бултыхающаяся в соплях страдания, чувстве вины, злости и в том, что разъедало ее не только морально, но и физически. Она казалась себе то бесплотным существом, которого не существует и которому не нужно заботиться о социальных вопросах, то буквально ощущала противную вонь, издаваемую ее телом – совершенно настоящим, пахнущим потом, духами, гелями для душа и всегда чем-то еще, что не давало покоя. Неведомая вонь…

Вонь презрения к самой себе. Вонь загнивающей души.

На нее разом – будто сидело внутри много месяцев, пряталось, старалось оградить нежную Сашину психику, безуспешно подсовывая разрушительную силу разномастных половых актов, обрушилось горькое осознание своего горя.

Раньше слезы были от обиды – за себя, от боли – своей, от одиночества – своего, от нелюбви – к себе, то сейчас до нее начало доходить – боже, а ведь у нее на руках беспомощный ребенок, человек-инвалид. Если она не постарается сейчас, то навсегда оставит _____ в состоянии овоща. Конечно, не в ее силах побороть возможности мозга, но нужно попробовать сделать максимум, если не для него, то ради себя, ради своей души.

Ведь душа-инвалид тут только у одного человека и это не ____ .

Самое по-джокерски смешное было в том, что раньше она была человеком, который больше всего ценит развитие, интеллект, независимость, силу воли. Все свойства характера, которые связаны с личностью человека, с его развитием и прокачкой себя. И тут она получает такой подарок от судьбы. Ей приходится воспитывать ребенка, который не будет даже знать слова "мозг". Ха-ха, Вселенная, это все твои шуточки, все твои проказы. Как прикажешь это понимать? Неужели, она должна мучиться всю жизнь?

И тут страшная мысль – да, должна.

Но нет, тут у Саши срабатывал обратный эффект. Мозг не мог принимать ничего подобного на “необратимость”.

Она. Не. Виновата.

Виноваты они – неумелые врачи, которые испортили ей ребенка, Макар, который всю беременность ее доводил, государство, больница и система, которая отбрасывает в нищету почти каждую мать одиночку с ребенком инвалидом. Но только не она.

Открылись все потайные шлюзы, которые раньше давали слишком мало слез. И когда через неделю она с ___ выписалась и больницы и вернулась в квартиру, в которой еще оставался отброшенный наряд, грязные следы врачей скорой помощи, у которых не принято снимать обувь, детские грязные памперсы, пахнущие как будто умер скунс, то Саша все равно не могла взять себя в руки.

Ей было настолько противно от самой себя, что она хотела выйти из тела, выцарапать свою бесстыжую, поломанную, непримиримую мелкую душонку, избить себя до полусмерти, чтобы не думать о том, что она натворила. Как она могла? Как она может называться человеком? Слезы лились постоянно – открылся бурный поток. Услышит грустную песню – рыдания, выходит на улицу с ребенком и слышит звук открываемой соседями дверьми – рыдания, _____ обкакался, протек памперс и все размазалось по кровати – рыдания.

Возможно, ей стало бы легче, если бы кто-нибудь наругал, отчитал, обозвал, чтобы она по максимуму испила чашу мазохистского стремления причинить себе боль, да сделать вообще что угодно, чтобы очиститься, чтобы забыть о постыдных поступках. Но всего этого было мало.