Пронзительная жизнь

«Перекресток» стал ее спасением. Минут двадцать провела она у винных полок, выбирая между красными сухими Ширазом и Темпранильей: она вчитывалась в этикетку, прищурив глаза, поднимала бутылку на свет, чуть ли не принюхивалась, хотя это было бы совершенно бесполезно. В итоге выбрала неплохое вино за 1200 рублей – это, конечно же, уже с 30-ти процентной скидкой по карточке «Перекрестка», которую она – ура! – не побоялась попросить у милой тетеньки, стоящей впереди в очереди. Никто на нее даже не посмотрел, хотя сердце у нее так колотилось, что она от волнения взяла только вино.

Ликование наполняло ее всю дорогу обратно – они с коляской, где уже подпрыгивал проснувшийся ____ – просто летели по воздуху, да так, что Саша лишь у дома вспомнила о еде и пришлось пройти пару домов назад. К прекрасному вину – с большой натяжкой даже за эту цену, но Саша искренне старалась найти как можно более достойное – ей нужен был не менее прекрасный ужин. И если хорошие доставки – увы и ах, пришлось признать, что с ее финансовым положением, теперь были недоступны – то магазинные, готовые роллы навынос по триста рублей за порции Филадельфии и роллов с сыром и угрем казались вполне адекватными.

Ох и попирует она сегодня! Жаль, с огромными финансовыми неудобствами. Но это все временно. Ну, ничего, скоро страховая за все заплатит, там уже и разгуляемся, сладко уговаривала себя Саша, отбрасывая рациональные мысли, которые наказывали ей экономить и пересмотреть траты. Не сегодня. Сегодня – радость! Она даже почти улыбнулась, чего днем давно не было.

Сначала нужно было сделать обязательные бытовые дела: покормить ____, подмыть, сделать зарядку, дать лекарства – а это каждый раз занимало по часу: сначала совершенно бесполезные упрашивания, убаюкивания, пение, попытка открыть рот и просунуть лекарство, молясь, что он проглотит, а если нет, то вытирать подбородок и идти разводить новую порцию.

Ну а потом, включить любимый сериал “Секс в большом городе”, разложить вкусняшки, достать самый красивый и тонкий бокал и утонуть в кресле, блаженно улыбнувшись.

– Смешной я человек, – подумала Саша. – Радуюсь какому-то простому вину и зачуханным роллам. Трагикомичный, вернее.

Но счастья – даже временного и такого призрачного, алкогольного не случилось. Навалились все мысли одной плохо пахнущей кучей. И как бы не хотела Саша сейчас освободиться, легко махнуть рукой и сказать, как героиня Скарлетт: “я подумаю об этом завтра”, но не могла. Она будет думать об этом сейчас. Даже не думать, а перегонять чувство вины по кругу от Макара ко врачам, ко всей системе, России в целом и людям, нетолерантным к отличающимся детям – она и сама была нетолерантна, и поэтому представляла, что ждет их с _____.

Что там сказал врач тоном, с каким обращаются либо к тяжелобольным детям, либо последним наркоманам? Берегите себя. Берегите его. Вы одни. Одни.

Она одна.

Против всего мира, одна.

У Саши заломило в висках, и она глотнула еще красного из бокала, причем немного перестаралась и несколько капель упали на грудь. Кровяные тельца. Черт! Саша попыталась оттереть их пальцами, но поняла только, что испортила одну из хороших футболок.

Да пошли все-все они к черту! Зачем ей теперь эти вещи? Зачем? Куда она будет ходить? В больницу? В реанимацию? Чем старше будет становится ______, тем незаметнее будет становится она сама. Саша стояла перед шкафом и злобно смотрела на свои вещи – которые с такой разборчивостью и нежностью подбирала в магазинах – джинсы разных оттенков голубого, синего и серого, платья, преимущественно откровенные, но не пошлые, длинные юбки для женственных луков, спортивный костюм для удобного перелета, кожаный бомбер, который она так любила, что проходила прошлое лето почти не снимая, пальто в нескольких цветах и фасонах, сумки пельмешки, кроссбеги и шоперы, все для разных целей и образов.

Через несколько минут она обнаружила себя сидящей на куче вечей, которую только что яростно срывала с вешалок и топтала ногами. Хотела отомстить всему миру, злобному, сучьему, ненормальному. Миру, который не оставлял выбора, людям, которые смеялись – и еще будут смеяться, жалеть – ее с довеском, с чемоданом без ручки, с главным виновником в ее жизни.

Надо остыть. Саша встала как вкопанная и молча слушала, как в ванной подкапывает вода. Кап. Кап. Кап. Может смыть эти мысли?

Но они не смывались, лишь Саша поменяла декорации вокруг себя.

– Мама, папа, ну почему вас нет. Как так? Я одна, одна. – покачивалась она из стороны в сторону, образуя вокруг себя волны по воде.

– Мама, мама, ты виновата не меньше всех, – Сашины винные слезы смешивались с душем. – Почему ты меня бросила?! Ни разу не задавала этот вопрос. Но сейчас, ой, как ты сейчас бы мне помогла. Как бы помоглааа…

Она от слова перешла сразу к завыванию, тянула букву “ааа”, меняя тембр и уменьшая громкость голоса, пока стало нечем дышать. Саша знала, но не хотела признаваться себе, что ее мать – не поняла бы. Не помогла бы. Ее мать добила бы ее своим холодным голосом или, что еще хуже, легким тоненьким щебетанием.