Пропасть

Сначала повествует одна: "…А мы типа уже уходить собрались, бабки закончились. Тут он подваливает — "девочки, коктейль будете? Я угощаю"… Я говорю — "я не буду". Надька говорит — "я буду"… Он, короче, покупает ей коктейль — тот триста с лишним рублей стоит. Подсаживается… Надька спрашивает, типа — "где работаешь?" Он говорит — "на Рублёвке". Прикинь — мы чуть не упали! Я говорю — "ты чё там — подметаешь?.." Тут какие-то парни нарисовались. Он к ним подошёл, пошушукался… Подходит опять к нам: "девочки — я вас покидаю". И ложит на стол сотню. Надька говорит: "ты чё, типа нас подставляешь? Коктейль больше трёхсот рублей стоит! У нас бабок нет…" Прикинь — он скривился, как будто лимон сожрал. Ну заплатил, короче…"

— "Развели парня!.."

Обе смеются.

Теперь изливает душу другая: "…А мой брат — такой тупой, такой тупой, просто ужас! Мать хочет его в колледж отдать — прикинь! Там все самые тупые учатся — туда ведь за деньги берут, поэтому никого не отчисляют. Он стопудово там пить-курить научится, матом ругаться… А сколько он жрёт! Сколько жрёт!.. Вчера вот такой шмат колбасы купили — он уже всё сожрал!.."

Да… Какие уж там бездомные за окном, если тут беда такая — брат жрёт много!

Потом, уже на обратном пути, иду мимо дач. Слышу, во дворе одной дачи (скорее уж виллы) — ругань площадная. Хозяин костерит на чём свет стоит кучку гастарбайтеров — по виду таджиков. Вроде бы они у пристройки крышу плохо отремонтировали. А может и не плохо — может он сам в этом дуб. Или платить не хочет. Он работяг — и по матери, и так, и сяк, и разэдак. Они стоят — и ни гу-гу…

Ну ясное дело: он — хозяин. Они — слуги. Хотя, для кого-то и он — шестёрка.

А я возвращаюсь в свой закуток. Именно такое определение больше всего подходит моему самодельному жилищу, сооружённому в лесу. Ведь я сам — бездомный. Нищий. Или, как говорят в наше время — бомж. То есть — "лицо без определённого места жительства". Такая вот милицейская аббревиатура, ставшая обыденным словом русского новояза.

Видимо меня следует считать счастливчиком — далеко не у каждого бездомного есть своя конура. Как говорится — всё познаётся в сравнении.

При свечке (электричества у меня разумеется нет) я читаю Хайяма. И никак не могу привыкнуть к мысли, что его стихам — почти 900 лет.

"Если труженик, в поте лица своегоДобывающий хлеб, не стяжал ничего -

Почему он ничтожеству кланяться долженИли даже тому, кто не хуже его?"

М-да… Чем не вопрос для нашего времени?..

"Лучше впасть в нищету, голодать или красть,Чем в число блюдолизов презренных попасть.Лучше кости глодать, чем прельститься сластями,

За столом у мерзавцев, имеющих власть".

Ну… Тут блюдолизы с Хайямом конечно не согласятся. То-то ржут наверное, читая подобное — ведь в наше время только они и живут. Остальные — существуют.

Впрочем — разве "хозяева жизни" такое читают?..

Сколько за эти девять веков прибамбасов изобретено — всяких железок, тряпок, деревяшек! Только вот кто бы придумал, как на миллиметр улучшить души людские! Ведь пять с половиной миллионов бездомных в сегодняшней России — не считая трёх с лишним миллионов беспризорных детей! Неужто во времена Хайяма хуже было? Что-то не верится…

Вот я, в XXI веке, загнан в лесную чащобу как зверь (другие и такой хижины не имеют) — и загнан не вчера, и не год назад.

Для меня всё началось давненько…

2

Декабрь 1994 года. Сегодня тепло — по комяцким меркам. Градусов 16 ниже нуля. "Свежий" ветер гонит позёмку. Несильный такой ветерок, от которого (повей он в Москве) прохожие обычно зябко жмутся, тихо охая, крякая, матерясь и кутаясь во что придётся.

В Коми никто особо не жмётся и не охает. Наоборот — ворот нараспашку. Потеплело же!

Откуда-то из-под занесённых снегом кустов, слышится несмелое чириканье воробья. Видимо пернатый оптимист тоже склонен считать, что на улице весной запахло — а значит жизнь не столь уж плоха…

Сегодня я освобождаюсь. Выхожу на свободу из лагеря, отсидев шесть лет.

Солдатик на вахте, насупив брови и пытаясь имитировать зычный командирский бас, строго спрашивает номер моего паспорта. Вопрос довольно идиотский. Не так-то просто запомнить номер документа, которого 6 лет в глаза не видел (тем более что я и не пытался никогда его запоминать). Здесь ведь не курорт — у иных так крышу сносит, что имя-то своё порой забывают. А теперь мне это и вовсе ни к чему — я уже знаю, что мои документы заботливо "утеряны" администрацией колонии. Вот были они в "личном деле" — и вдруг их не стало. Разумеется, само личное дело целёхонько — до последнего листочка. Ещё бы! Оно необходимо для того, чтобы человека легче было упрятать за решётку. А документы нужны освободившемуся именно затем, чтобы где-то как-то устроиться и больше на нары не попадать. Как говорят в Одессе — почувствуйте разницу.