Читаем Пропасть полностью

Что ему делать? Плюнул на них и ушёл. А баба тут же в ментовку звякнула. Он из города выйти не успел. Менты его окружили. Перестрелка была, его раненого взяли. Он сам мне в камере рассказывал как дело было. Что потом с ним стало, не знаю — меня на суд увезли, а после суда привезли уже в другую хату — в осужденку… Вот так шакалов-то жалеть!.. Так что зона в Воркуте есть — одна, как минимум, точно."

Рассказчик запахнул телогрейку и пересел от печки подальше в тень.

Зэки зашевелились, заспорили:

— "А что — детей что ли убивать нужно было?!"

"Нет — в жопу их перецеловать!"

— "От змей только змеёныши и рождаются — нехуй мусорское отродье жалеть! Они людьми никогда не станут. Говна без них хватает — ещё на расплод их оставлять!.. И эту падлу хотя бы выебал, если уж убить духу не хватило — глядишь, постеснялась бы так сразу в ментовку звонить, признаваться, что её отъебали".

"Э, земеля — если она под мусора легла, то какое там нахуй стеснение! Она и слова-то такого наверное не знает…"

— "Ну с детьми-то счёты сводить…"

"Ты видать ещё мало горя хапнул! Тебя никто не пожалеет, не сомневайся. Ты-то для них точно — не человек. Думаешь небось, что освободишься — и всё у тебя хорошо будет? Женишься, на работу устроишься и зону вспоминать будешь как кошмарный сон? Сейчас, ага! Эти твари тебя в покое не оставят, жить нормально не дадут. Это им можно жениться и плодиться, и наполнять уродами землю. А тебя обязательно сюда снова загонят. Посмотрим, что тогда запоёшь…"

Поспорив ещё немного на эту тему, вернулись к тому, с чего начали. Кто-то сказал, что на станции Иоссер точно нет никаких лагерей.

Станция Иоссер?.. Иоссер… Никто и не слыхал о такой удивительной станции. Некому было опровергнуть слова единственного человека, утверждавшего что лагерей там нет.

Аж смутились сердца изумлённых зэков — да неужто и впрямь нету?!!..

Но тут же вырвался у кого-то убойный аргумент: "А чего ж там тогда станцию построили — если лагерей нет?"

— "Так для людей. Местных."

"Для людей??!!!.. Дружный смех, раздавшийся из нескольких глоток, подвёл черту под дискуссией."

В самом деле — трудно предположить у власть предержащих в этом каторжном краю, наличие желания заботиться о людях. Здесь как в ожившем анекдоте, дети играют в зэков и расконвойников. И не стоит удивляться, увидев как замурзанная девчушка лет пяти-шести, одной рукой держа наперевес палку (автомат!), а другой вытирая сопли, с серьёзным выражением на рожице конвоирует свою, не менее сопливую сверстницу. А молодёжь разговаривает на лагерной "фене" и продавщица в сельском магазине может всерьёз обидеться, и даже способна обратиться через расконвойников "за правосудием" к зоновским блатным, услышав по своему адресу такую фразу, на которую её коллега из Московской или Рязанской области, не обратила бы никакого внимания (по крайней мере — не поняла бы её "полного", лагерного смысла).

Однажды вечером, в зоновском бараке, я встретил старика-расконвойника, который был явно не в своей тарелке. Пересыпая речь отборным матом, он рассказал о том, как вынужден был целый час просидеть тише мыши в каком-то подъезде, потому что там же выясняли отношения какие-то акселератки пэтэушного возраста.

— "Прикинь: одна другой нож к горлу приставила и рычит — "Ты, лярва позорная, если с Генкой ещё путаться будешь — я тебе буфера поотрезаю, зенки выколю, матку наизнанку выверну! Он мой — поняла?! Я на него ещё осенью глаз положила!.." А у неё за спиной ещё две такие же кобылы стоят — скалятся, ляжки почёсывают. Ну, думаю: если они меня тут учуют — всё, пиз*ец! Х*й на пятаки порежут!.."

Почему-то в этой ситуации у рассказчика вызвала ужас, не перспектива быть зарезанным вообще, а оказаться с членом пошинкованным на ломтики…

Кстати — ошибается тот, кто быть может думает, что так ведут себя лишь дети зэков. Увы — в тех условиях дети бывших заключённых практически неотличимы от детей сотрудников лагерных администраций, и вообще от всех других живущих там сверстников. Хамство и духовная деградация — напасти весьма заразные. Непросто воспитать из ребёнка порядочного человека. А хамом и воспитывать не надо — достаточно чуть ослабить усилия, позволить улице влиять на человека по-своему. Более того — многие культурные вроде бы люди, получившие неплохое воспитание, попав в лагерную среду, довольно быстро деградируют. Человек — как растение. Ему постоянный уход требуется. В противном случае — начинается процесс одичания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное