Пропавшая экспедиция

— Если это только не приказ, моя принцесса, то я, пожалуй, немного посижу с тобой. Надеюсь, ты не станешь возражать против моей компании? — тяжело опустившись на песок, Жорик придвинул босые ноги к огню, пошевелил пальцами, удовлетворенно крякнул. — Уф, хорошо-то как.

— У тебя же веки слипаются, что я, по-твоему, не вижу?

— Есть немного, — согласился он. — Но, знаешь, на исходе первого дня волшебного путешествия, да в таких экзотических краях, да с такой очаровательной собеседницей, как моя принцесса, — дядя Жерар отвесил галантный поклон, — глупо вот так вот лечь, и засопеть в две дырки, как умеют некоторые, — протянув свою большущую ладонь, француз добродушно потрепал спальный мешок, из-под которого проступали контуры папиного плеча. Оттуда тотчас же донеслось ворчливое бормотание.

— Ну что такое, ни днем, ни ночью покоя нет…

— Жалко тратить такие чудесные часы на сон… — добавил Жорик шепотом. — Погляди-ка на небо! Ну не чудо ли?!

Звезд стало раз вдесятеро больше, чем всего час назад. Небо потемнело до полной прозрачности, и они проступили с него так явственно, будто атмосфера больше не скрадывала их чарующий блеск. Воздушный океан расступился, обнажив на дне поляну, где завороженно притихли мы, чтобы показать нам звездную механику во всем ее великолепии. Не циферблат со стрелками, а сам часовой механизм, вращающий по спирали и вселенную, и время. О, это было непередаваемое, пьянящее ощущение единения с чем-то неизмеримо большим и, одновременно, всегда присутствовавшем в каждом из нас.

— Вот и я, о чем, — усмехнулся Жорик, пристально следивший за моим лицом, багровым в отсветах костра.

Неожиданно где-то неподалеку громко шлепнулась рыба. Наверное, выпрыгнула из реки, спасаясь от челюстей какого-то хищника.

— Ничего себе, — пробормотала я. В следующее мгновение из джунглей, с наступлением темноты они сомкнулись вокруг лагеря стеной, громко заухал какой-то зверь, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

— Пума, — спокойно пояснил дядя Жора и улыбнулся мне ободряюще. Мол, не принимай близко к сердцу, чепуха…

— Ты уверен?

— Я такие вопли в Индокитае слышал…

— Разве в Индокитае живут пумы? — удивилась я.

— А что, разве нет? Ну, тогда сова. Точнее, филин…

Понятно, он врал, чтобы меня успокоить. Как ни странно, вопреки здравому смыслу, я действительно почувствовала облегчение. Успокоилась, будто маленькая девочка с появлением взрослого. Мы помолчали, прислушиваясь. К счастью, зловещие звуки не повторились.

— Дядя Жора… — промолвила я.

— Да, принцесса?

— Почему ты согласился поехать с нами?

Француз, вздохнув, уставился в костер.

— А разве у меня был выбор?

Я хмыкнула.

— Выбор есть всегда…

— Не думаю, милая. Часто кажется, что запросто мог поступить иначе. Чаще всего, такие соображения появляются после того, как жребий брошен. Потому что они — самообман. Мог бы поступить иначе, вот и поступил бы, что помешало? Но нет. Опять же, не забывай, Мишель — мой друг, я бы даже сказал — единственный настоящий друг. Как же я мог отпустить этого недотепу за тридевять земель? Тем более, узнав, что он втравил в это сомнительное мероприятие тебя, моя принцесса…

— Опять шутишь!

— С чего бы это?

— Значит, ты веришь в волшебную Белую пирамиду, которую открыл сэр Перси Офсет? И в то, что она определяет все наши поступки, притягивая нас, как магнит — железную стружку?

— А разве она не притягивает?

— Я серьезно спросила!

— И я не шучу. Если бы было как-то иначе, мы бы, уж, наверное, не оказались здесь, а потягивали пиво на веранде вашего эллинга в Эйлате…

— То есть, ты веришь в нее, так?

— А ты? — он как-то странно посмотрел на меня. Папа, угомонившись, безмятежно похрапывал во сне. Кругом, наверное, как минимум, миль на сто, простирались дебри, где с большей вероятностью встретишь каймана или анаконду, нежели человека.

— Папа верит, — тихо сказала я, уйдя от прямого ответа. — В то, что, проникнув внутрь, встретит маму. Или сделает так, чтобы мама не умерла…

Произнеся эту фразу, я поймала себя на том, что здесь, у костра на берегу великой реки, она звучит не так нелепо, как дома, а, напротив, на удивление убедительно. Как магическое заклинание вавилонского жреца, произнесенное с вершины зиккурата. Несусветная чушь, подумала я, ведь мамочка умерла четверть века назад, и день моего рождения стал днем ее смерти. Так распорядилась злая судьба, мама подарила мне жизнь и ушла навсегда, сгорела от эклампсии, которую доктора зовут одной из жутких разновидностей позднего токсикоза. Надо же им было хоть как-то назвать страшный недуг, который они не научились лечить. И даже не знают, откуда он берется. Мама впала в кому, у нее началась асфиксия, вдобавок отказали почки. Врачи ничего не смогли поделать. Папа говорил, они старались из-за всех сил, но…

— Ты ведь наверняка слышала о плацебо? — подкурив сигарету от углей, спросил Жорик.

— Это когда вместо таблеток с самыми сильнодействующими препаратами больному назначают прессованный мел, а он не в курсе и идет на поправку?