Пропавшая экспедиция

— Посудомоечную машину? — удивился отец, с неприкрытым подозрением наблюдая за моими действиями поверх очков. Ты же знаешь, Динуля, как туго у Мишеля с юмором. На папиных коленях лежал замусоленный дневник, из ладони торчала авторучка, он делал какие-то пометки.

— Но здесь, как назло, ни посудомоечных машин, ни автоматических прачечных, — продолжала я. — Так что, если тебе вдруг понадобится простирнуть носки…

— Зато тут кто угодно может бродить в окрестностях, — забрюзжал папочка, — а ты, своим звоном, дезавуируешь наше месторасположение…

— Деза — чего? — нахмурилась я, искренне надеясь, что он неудачно пошутил.

— Демаскируешь, — поправился отец. — Еще в спецназе служила, называется! А кастрюлями гремишь — как кухарка…

— Ну, знаешь ли! — вспыхнула я.

— Так, хватит болтать, спать пора! Сейчас ровно одиннадцать тридцать, — отложив блокнот, папа сверился с наручными часами. — Предлагаю установить посменное дежурство. Один караулит, двое спят. Возражения будут?

— Думаешь, в этом есть необходимость? — приподнял бровь дядя Жора.

— Еще какая! — заверил приятеля отец.

— Тогда как скажешь, — согласился француз.

— Я заступаю первым, — сказал Мишель. — Рита, закругляйся, кому сказано? Я тебя ровно в два разбужу.

— Лучше ты ложись, мне все равно не спится, — сказала я, поймав себя на том, что канючу, почти как в детстве, хоть не сомневаюсь, что отрублюсь, едва приняв горизонтальное положение.

— Ну, как знаешь, — на удивление легко сдался отец, забираясь в спальник. — Только смотрите, не проспите, в два ночи меняемся. Кстати, дочь, ты чем это занята?!

— Собираюсь набросать пару писем, — отвечала я. — А что?

Если, по негласному разделению труда, сложившемуся в нашей маленькой команде, дядя Жора возложил на себя обязанности фотографа и повара, то я добровольно сделалась кем-то вроде штатного летописца. Или внештатного, поскольку у нас не было никаких штатов. То есть, на моей совести были путевые заметки, подобие ежедневного журнала экспедиции, который я взялась вести по собственному почину. Совру, если скажу, будто я не преследовала при этом корыстных целей. Парадоксально прозвучит, но, похоже, чтобы осознать, насколько же мы зависимы от человеческого муравейника, даже виртуального, каким, безусловно является интернет, маргинальным личностям вроде меня надлежит сначала забраться на самый край света, в такую безлюдную глушь, где поневоле начинаешь чувствовать себя брошенным на орбите космонавтом. Вот только тогда и осознаешь силу гравитации социума, который не устаешь проклинать, ежедневно спускаясь в подземку или часами торча в вонючих уличных пробках за рулем ненавистного авто. Воображаете себя социопатами? Добро пожаловать в джунгли на излечение. Любопытно, быть может, полковник Офсет, по следу которого мы идем, тоже рвался на свободу лишь с тем, чтобы в качестве вознаграждения, испытать острую ностальгию по заблеванным переулкам большого Лондона?

— Пару писем?! — насторожился Мишель. — А известно ли тебе, дорогуша, что из-за твоих дурацких писулек наше местонахождение можно вычислить с точностью до десяти метров?! Во-он — до той чахлой, почти задушенной лианами пальмочки, к которой наш незадачливый друг-лягушатник додумался привязать обе лодки, чтобы к утру мы остались без плавсредств! Уверяю тебя, со спутника вся эта чертовая полянка просматривается как у тебя на ладошке, а с ней, и ты со своим дружком Жориком, мнящим себя экспертом по сельве. Не веришь, закажи по возвращении фотографию нашего домика в Кирьят-Моцкин, легко разглядишь на ней, что там растет на грядках у тетушки Цили…

— Господи, папа, хватит уже! — взмолилась я.

— Впрочем, пиши, ничего не имею против. Только творить будешь как Булгаков при Сталине — в стол…

— В стол?! — не поняла я.

— А я как сказал?! Шлепай по клавишам, сколько душе угодно, но предупреждаю: я отключил и спрятал и модем, и сетевой адаптер, и антенну. Так что — и не надейся подключиться к интернету. Ваяй на жесткий диск. Для истории сгодится. Ясно?!

— Яснее не придумаешь, — я закусила губу.

— Вот и чудненько. Жерар, надеюсь, я могу на тебя положиться, если твоя любимица не все поняла?

— Мишель, как на самого себя, — для верности, дядя Жора стукнул себя кулаком по груди. Звук вышел, как у индейского барабана.

— Это как раз то, что мне хотелось услышать от тебя, — успокоившись, Мишель зевнул в кулак. Через пару минут он уже храпел на всю поляну.

— Это не Мишель, это какой-то фюрер прямо, — добродушно протянул Жорик и тоже зевнул, потому что храп порой оказывает на бодрствующих как наркоз.

— Ложись, — предложила я, глядя в его осунувшееся от утомления лицо. Накануне нам выдалась та еще ночка, за ней — полный треволнений день — прицепом, а дядя Жора был давно не мальчик, ему недавно исполнилось пятьдесят. Это уже не тот возраст, чтобы скакать сутки напролет, чувствуя себя свежим, как огурчик.