Пропавшая невеста

– Матильда Френч, – нерешительно ответила та и сделала ему книксен.

– Где дети? – спросил ее Честер.

– Спят, сэр, – ответила гувернантка, глядя в пол. – Как всегда в это время дня.

– Хорошо, отведите к ним доктора Хардуэлла и его сестру, сейчас.

– Сэр… – Матильда снова присела, а затем не поднимала глаз от пола до тех пор, пока не отвела Бренуэлла и Энн подальше от кабинета хозяина, а заодно и от чужих глаз и ушей.

– Как, ради всего святого, вы сюда попали? Бренуэлл? И ты, Энн, ведь это же ты?

– Да, я, – сказала Энн и крепко обняла Матильду. – Мы здесь с тайной миссией, Мэтти. Ищем ключи и улики.

– Не знаю, к чему все это, – ответила та и озадаченно встряхнула головой. – Что вы здесь рассчитываете найти?

– Пока не найдем, не узнаем, – сказала Энн. – Покажи нам дом, насколько сможешь.

Глава 10. Шарлотта

– Не уверена, что мы сделали стратегически верный шаг, – сказала Шарлотта, заглядывая в окно пивной с улицы. Разглядеть в подслеповатое окошко, что делается внутри приземистого деревянного домишки, помнившего еще, вероятно, королеву Елизавету, было невозможно, да и незачем – что бы там ни происходило, воспитанной молодой особе не полагалось ни видеть этого, ни слышать. – И вообще, в этот час дня жителям деревни положено работать, а не проводить время в питейном заведении, разве нет?

– А Бренуэлл работает? – вопросом на вопрос ответила Эмили.

– Бренуэлл, по всей видимости, ни на одной работе не может удержаться надолго, – вздохнула Шарлотта.

– В общем, я внутрь не пойду, – решительно сказала Эмили. – Подожду лучше здесь. Или вернусь домой. Вернусь домой и подожду новостей.

– Каких новостей? – посмотрела на нее Шарлотта.

– Каких-нибудь? – с робкой надеждой ответила Эмили.

– Боюсь, что нет, Эмили, – нельзя участвовать в нашем предприятии, только когда у тебя есть настроение. Если уж ты решила стать детективом, то будь готова к опасностям и испытаниям.

– Я не против опасностей, – отозвалась Эмили. – Благовоспитанный разговор – вот самое страшное испытание для меня.

– Думай о нем не как о цели, но о средстве, – сказала Шарлотта. – Мы лишь прикидываемся, будто ведем светскую беседу, на самом деле мы опрашиваем свидетелей.

– Звучит заманчиво, – вынуждена была согласиться Эмили.

– Как бы то ни было, главное в нашем деле – не привлекать лишнего внимания, – сказала Шарлотта, озираясь в поисках более подходящего места. – Почему бы нам не зайти для начала в лавку мануфактуры, поглядеть, нет ли у них какой интересной материи, а заодно и посплетничать, – портнихи ведь все обо всех знают, верно?

Не дожидаясь согласия сестры, Шарлотта просунула руку Эмили под локоть и зашагала с ней дальше. Как ей ни хотелось остаться незамеченной, все же они с сестрой составляли слишком необычную пару, чтобы на них не глазели, пока они шли по крутым улицам Арунтона, цокая патенами по булыжной мостовой. Нелепость их положения заключалась в том, что, будь они поодиночке, ни один досужий зевака не взглянул бы в их сторону дважды, но рядом они являли такой контраст и в походке, и в росте, что люди поневоле заглядывались на них.

Меж ними была невидимая, неопределимая, но сущностная связь. Даже в дисгармоничном сплетении их рук разной длины и в разнобое качающихся бедер читалась глубоко укоренившаяся близость. И неудивительно, ведь именно друг с другом, а не с кем-либо еще из своего возлюбленного семейства Шарлотта и Эмили обычно делали шаги в неведомое. Вместе они выжили в страшной школе Кован Бридж, вместе затем учительствовали и учились в Роу Хэд, позже помогали друг другу не сойти с ума в пансионате Эгера в Брюсселе, где справлялись с трудностями и нагрузками, деля их тяготы на двоих изо дня в день. И, возможно, именно Эмили была главным утешением Шарлотты, когда та отдала свое сердце их нанимателю, мсье Эгеру. Теперь они почти не говорили о тех трудных месяцах, но тогда именно сильная натура Эмили и ее независимый характер помогли Шарлотте выстоять. Даже вернувшись домой, Эмили продолжала быть единственной наперсницей Шарлотты, и никто, кроме нее, не знал, какие глубокие корни пустило в сердце сестры ее отвергнутое чувство. И теперь, когда брюссельские дни уходили все дальше в прошлое, Эмили осталась единственным свидетелем той жизни; она была живым подтверждением реальности произошедшего с Шарлоттой, только она могла сказать: «Да, все так и было. Я знаю это, потому что я все видела. Ты не сошла с ума».

Шарлотта же, сама того не подозревая, была для Эмили маяком, идя на свет которого та вынуждена была раскрывать свою драгоценную, ревниво оберегаемую тайну: свой талант, тот дар, от которого захватывало дух.

Вот почему сестры доверяли друг другу и почему меж ними царило согласие, благодаря которому из двух непохожих половинок возникало гармоничное целое. И, взявшись за новое для себя дело – расследование, – они действовали как обычно: дразнили, доводили одна другую почти до бешенства, но всегда хранили верность друг другу.

Колокольчик зазвенел, когда они входили в лавку.