Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (без иллюстраций)

Напряженные отношения в семье не были секретом для друзей Леонида, которые считали, что старший Хрущёв несправедлив к сыну. Возможно, лейтенант не был образцовым советским человеком, и коммунистические «сверхчеловеческие» ценности ему были чужды, зато он был хорошим солдатом. Он был готов рисковать своей жизнью, пусть и на безыдейной основе. Чем больше я думаю об этом, тем больше соглашаюсь с тётей Радой: Никита Сергеевич и Леонид были схожи характерами, отсюда во многом их противостояние. Оба открытые и общительные, оба вечно полны замыслов и идей. И у обоих было в личности нечто неизъяснимое - харизма, которая так привлекала к ним людей. Никита Сергеевич был недоволен своим сыном, потому что думал, что тот живет, не используя в полной мере свой потенциал. А потенциал этот принадлежал, по его мнению, коммунистической партии. Только коммунизм мог дать людям образование, цель и смысл жизни - всё, что нужно, чтобы улучшить человеческую природу. А Леонид, похоже, напротив, думал, что для того чтобы сохранить человеческую природу, нужно держаться подальше от коммунистической партии. На первый взгляд, банальный конфликт отцов и детей, но в нашей семье он обернулся политической драмой, не только омрачившей прошлое, но и дожившей до настоящего времени.

В советской России невозможно было иметь таланты, вернее, они вам не принадлежали. Всё было поставлено на службу государству, и не могло быть любви к родине без любви к Ленину, Сталину и компартии. Но фронтовым начальникам Леонида нужны были солдаты, а не пропагандисты, и они сумели воспользоваться его сильными сторонами, закрыв глаза на пробелы в идеологии. Пока лейтенант Хрущёв успешно бил врага, они не видели проблемы в том, что он переиначил популярный лозунг, с которым советские солдаты шли в бой: «За Родину, за Сталина». По свидетельству Виктора Фомина, механика его полка, Хрущёв часто произносил: «За Родину, за дружбу», опуская имя Сталина.

Фомин никогда не писал писем Леониду: субординация; во всех армиях существует дистанция между офицерами и «обслуживающим персоналом». Но в 1998 году он прислал Юрию, сводному брату моей матери (сыну Леонида от Эсфирь Эттингер), десять страниц рукописных заметок с описанием «настоящего Хрущёва»:

Хрущёв быстро вписался в наш коллектив, был он общительным, дружелюбным к своим подчиненным и всему личному составу авиаэскадрильи ... незаносчивым. При этом чувствовалась требовательность, смелость и решительность, присущие настоящим лётчикам... Матчасть самолета знал хорошо... Узнав о том, что я руководил художественной самодеятельностью в полку... лично играю на баяне и пою, мы ещё больше сблизились.

Я, как и другие... ждали, как себя покажет Леонид в летном деле... Он проявил себя с лучшей стороны и стал одним из ведущих командиров звеньев полка. В нашем гарнизоне... он редко ночевал, жил в Москве... Обычно он приезжал на легковом автомобиле, чем также вызывал определённый интерес и уважение, в связи с умением управлять этим видом транспорта[70].

Фомин вспоминал, что лейтенант всегда оставался денди - и в мирное, и в военное время. Верный своей традиции «оригинальности», он изобрел новую «моду». Из-за высокого роста голова Леонида возвышалась над бронированным сидением летной кабины. Чтобы защититься от осколков, он надевал поверх летного шлема пехотную солдатскую каску. Поначалу все смеялись, многие не одобряли, считая это нарушением устава. А Леонид со смехом парировал: «Да ладно. Если они [власти] не могут защитить вас, сделайте это сами». Вскоре вся эскадрилья, а затем и полк последовали новой моде. И даже после того как Хрущёв покинул полк, они продолжали носить этот комбинированный головной убор до конца войны, называя его «Лёнин шлем».

* * *

В то время как нацистские войска стремительно приближались к Москве, большая часть хрущёвской семьи, включая Любу с двумя детьми, эвакуировалась в Куйбышев, на два года, начиная с октября 1941 года, ставший дублером советской столицы. Наряду с министерствами и иностранными дипмиссиями, в город были перебазированы предприятия и учреждения, имеющие решающее значение для советской обороны - авиационные и другие военные заводы, учебные заведения, например, Московский госуниверситет. Переехали в Куйбышев и культурные учреждения, считавшиеся незаменимыми с точки зрения пропаганды советского строя: Радиокомитет, Большой театр, Московская консерватория. На берегу Волги был даже выстроен специальный бункер для Сталина, но он всю войну оставался в Москве.