Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (без иллюстраций)

Николай Новиков, стрелок-радист экипажа Леонида, в письме от 13 января 1942 года поделился с ним, что не может поверить, как советское командование оказалось таким беспомощным. «Наш лучший бомбардир Вандыка перешел в другой батальон, - писал он. - Ужасно, что случилось с ним, вся его дивизия уничтожена». При обороне Ржева и других городов, служивших щитом советской столицы, пилотов и их самолеты буквально пустили в расход, использовали как пушечное мясо. Новиков писал, что к середине войны всё же многое изменилось: «Лёня, мы теперь воюем не как в прошлом году. Мы больше не летаем на задание без прикрытия истребителей».

Восемь писем Новикова, написанные им за год, начиная с августа 1941 года, показывают удивительную преданность стрелка своему командиру. Так, в ноябре 1941 года он писал, что скучает по тому особому братству, которое установилось между ними в трудные первые дни войны:

Лёничка, здравствуй.

Пишу тебе письмо из ада человеческого. Нахожусь сейчас в Казани, в батальоне переменного состава, народу столько, что ты себе представить не можешь. Лёня, как идут твои дела, как нога, был ли на комиссии? Я всё ещё питаю надежду работать с тобой, но не знаю, удастся ли это. Лёня! Наш экипаж награждён Орденом Красного Знамени... Лёня, если тебе разрешат летать, то ты постарайся меня забрать к себе.

Шесть месяцев спустя, в марте 1942 года, радист продолжил атаковать Леонида просьбами:

Ты извини, что я тебе так надоедаю своими письмами, но у меня нет кроме тебя никого близких, с которыми я бы мог поделиться хорошим и плохим. Я тебе написал днями письмо, что на- хожусь в Казани в батальоне переменного состава, из которого очень мало шансов попасть в авиацию... Лёня! Как ты себя чувствуешь? Разрешили ли тебе летать, если разрешили, то, Лёничка, прошу тебя, возьми меня к себе, а то здесь просидишь до конца войны и будешь только ходить в караул и чистить общественные места. А в авиации я принесу ещё много пользы по разгрому фрицев. .. Ну, живу я сейчас скверно, так что и описывать не буду. Думаю, ты не забудешь в случае чего своего старого радиста. Крепко целую, Николай.

Почти ежемесячно Новиков слал Леониду подобные просьбы. В феврале 1942 года преданный сержант был по-прежнему решительно настроен вернуться под командование Хрущёва в их лётный экипаж:

Сегодня получил от тебя письмо, которому я очень обрадовался, что хоть с одним близким человеком, с которым делили хорошие и плохие деньки нашей боевой жизни, имею связь. Лёня! Живу я пока в Калинине [ныне Тверь], но, наверное, завтра или послезавтра уезжаем куда-то под Москву. Мы сейчас безлошадники и нам придется переучиваться. Живем в Мигалово [транспортный аэродром в окрестностях Твери], но ты бы, Лёня, сейчас его не узнал[64]. Всё погорело, разбито, везде следы «немецкой культуры», ангары почти все взорваны... Жизнь идёт скучная, работы нет никакой, всё время скитались...

Лёня! Как ужасно хочется обратно летать прежним экипажем, [сейчас] у меня нет никакого экипажа... Очень жаль, что твоя нога плохо поправляется и оттягивает нашу встречу для боевых работ. .. Не могу дождаться того дня, когда ты и я и Елинов полетим вместе... Лёня, я думаю, ты постарайся опять взять меня в свой экипаж, в какой поступишь, и я по-прежнему и даже лучше буду защищать жизнь своего любимого командира и громить отступающие полчища на их территории.

Лёня, наши боевые вылеты я постарался воскресить и взял справки.. о количестве вылетов, они могут пригодиться, когда мы возобновим действия экипажа 11-ой голубой. Эх, это был бы счастливый день в моей жизни и был бы горем для фашистов... Крепко целую, твой друг и радист Николай.

В тяжелую годину люди тянутся друг к другу, возникают крепкие товарищества - чем сильнее беда, тем крепче эмоциональные узы - и близкие отношения, сложившиеся в компании Леонида, есть ещё одно свидетельство того, что младший Хрущёв умел дружить. Как в 3-й авиационной школе, где он навлек на себя подозрения в троцкизме лишь за то, что не донес на своих друзей-инструкторов, так и в 134-м летном полку. Все его сослуживцы знали Любу, бывали в их квартире на Большой Полянке, и оператор Дульцев был непременным участником их субботних дружеских вечеринок.

Одним из таких друзей-сослуживцев был Жорж Иванов, такой же денди, как Леонид. Они часто бывали вместе на балетных представлениях в Большом, и домашних сборищ у Хрущёва Жорж никогда не пропускал. Раненому другу он прислал два трогательных письма. Одно из них, датированное 15 августа 1941 года, было написано всего за неделю до его собственной гибели в бою под Смоленском:

Здравствуй, милый друг Леонид!

Шлют тебе [привет] твои боевые товарищи, а особенный привет от меня, Володи [Голованова], Феди [Иванова], Виктора. Леонид, я на первое письмо твоё... сразу дал ответ тебе во Ржев. Повидимому, оно тебя не застало. Было письмо тебе из Киева. Я их отдал лично пилоту, который доставил вас с места аварии. Одновременно с ним был выслан денежный аттестат... Вещи ваши все собрали и связали и отдали на хранение...