Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (с иллюстрациями)

В июне 2004 года мама попросила меня поехать с ней на встречу с Кузнецовым к нему домой. Его дом, расположенный в шестидесяти километрах от Москвы, стоял в лесу в окружении домов других знаменитостей и тех, кто хотел к ним приблизиться. Дом был помпезный, но прямо рядом с ним была канава, в которой валялась старая покрышка, а неподалеку под березой ржавели старые «Жигули». В типично русской манере Кузнецов не замечал ни шину, ни ржавый автомобиль, зато с гордостью, попыхивая трубкой, показывал нам свои богатые владения. Он явно пытался произвести впечатление на маму с её громкой фамилией, потому что в подробностях рассказывал нам о своём шикарном отпуске во Франции и Италии. За несколько часов беседы он убедил маму потребовать миллион рублей (тогда 30 тысяч долларов) в качестве финансовой компенсации, предвидя, что процесс будет тяжёлый.

После этого визита я сразу же позвонила сестре и рассказала об адвокате и его чудном доме-корабле. «Мама думает, что он нам поможет, - сказала я. - Но в России судебная система как журналистика, специализирующаяся на жизни звезд: справедливость - ничто, имя - всё. Хрущёв - публичная фигура, как Кеннеди или Никсон в Америке, а о них пишут что угодно и все кому не лень. Здесь, в России, ситуация, может, и похуже, но наш случай всё равно не уникален». Сестра согласилась, но считала, что попробовать стоит, так как это было бы полезно для мамы - противостоять прошлому. «Тебе легко говорить, - ответила я. - Делать-то придется мне». Сестра действительно не могла этим заниматься: у неё семья, двое детей-школьников, работа (будучи сотрудником организации, известной как Фонд Сороса, она редко бывала дома). И потом, меня всегда больше, чем её, интересовала история семьи, возможно, из-за той моей давней встречи с Молотовым.

* * *

До того момента, как моя мама наняла адвоката Кузнецова, у меня не было планов защищать официально честь семьи Хрущёвых[117]

. Всё равно ничего не изменится, думала я. Мама сдастся, это лишь вопрос времени.

Её до сих пор мучают воспоминания о том, что случилось с нашей семьей после публикации воспоминаний деда. Это мой отец, Лев Петров, вдохновил тестя написать эту книгу. Будучи журналистом (и неофициальным шпионом), он жил на Западе и понимал, как важно оставить что-то после себя для потомков. Он знал, что Хрущёв корил себя за то, что мало сделал для борьбы со сталинизмом. Дед боялся, что его неправильно поймут, и очень хотел объяснить, что его секретный доклад не был ни попыткой прикрыть собственное участие в репрессиях, ни заговором с целью отомстить бывшему хозяину, ни искажением коммунизма, как это представляли при Брежневе. Он просто хотел, чтобы в партии было больше открытости: более свободный обмен мнениями, более доступное общение с зарубежными странами. Он не видел стыда в признании, что и коммунистические лидеры могут ошибаться, и сожалел, что, будучи у власти, не отменил цензуру и не открыл советские границы. Он чувствовал своим моральным долгом рассчитаться по всем статьям со сталинской тиранией - убийствами, чистками, фальшивыми признаниями, выбитыми под пыткой. Он был настолько уверен, что не делает ничего плохого или неправильного, что в 1966 году сообщил ЦК, что работает над мемуарами и попросил, чтобы ему прислали официальную машинистку. Просьба была отклонена.

Поэтому мой отец вручил деду немецкий диктофон марки Uher, на который он мог надиктовывать свои мысли. Никита Сергеевич начал с размышлений о советской истории - от Сталина до начала 1960-х годов.

Первые расшифровки записей делал мой отец: превращал бюрократический язык Хрущёва в ясную и легко читаемую прозу. Поклонник Эрнеста Хемингуэя (отец был одним из первых переводчиков его книг на русский), он писал короткими повествовательными предложениями, стремясь к тому, чтобы мысли бывшего главы государства были предельно понятны. Но, прочитав первые записи, Хрущёв остался недоволен: язык будущей книги не был похож на тот многословный и многосложный советский язык, к которому он привык. Поэтому в 1967 году он попросил своего сына Сергея взяться за расшифровку, и с этого момента воспоминания Хрущёва переносились на бумагу почти дословно.

В 1970 году, когда корпорация «Тайм» объявила, что в её распоряжении оказались мемуары Хрущёва, и она намерена опубликовать выдержки из них в журнале «Лайф», дед, по словам мамы, был потрясен. Настолько потрясен, что у него случился сердечный приступ. Его быстро госпитализировали и спасли, но поправлялся он медленно, а меж тем разразился скандал.

По свидетельству мамы, члены Политбюро были крайне возмущены «непатриотической акцией», каковой они посчитали написание книги. Когда Хрущёв почувствовал себя лучше, на него с критикой обрушился Андрей Кириленко, один из ближайших соратников Брежнева. Но Хрущёв не испугался и храбро парировал: