Пропавших без вести – не награждать!

В первый раз Лоскутов слышал текст этого письма еще на Волховском фронте. В зависимости от поставленных задач менялся резюмирующий призыв. Обычно замполиты призывали убить мужа фрау Марты, чтобы она вместо детской шубки получила похоронку. Но замысел с заменой мужа на саму кровожадную фрау тоже был неплох.

В 22 часа Лоскутов приказал грузиться в автомобили.

Прощаясь, генерал Морозов показал Николаю Егоровичу майорские погоны.

– Вернешься, наденешь. Приказ о присвоении тебе очередного звания уже подписан.

– Я постараюсь оправдать ваше доверие, товарищ генерал, – мысленно Лоскутов был уже в пути. Известие о повышении в знании он воспринял как событие, которое не имеет к его нынешней действительности никакого отношения. Какая разница, кем он сойдет на норвежский берег: капитаном, майором или полковником? Если суждено погибнуть, то пуле ведь без разницы, какие погоны носит жертва. А если ему удастся вернуться живым, то это само по себе будет такой наградой, по сравнению с которой меркнут все звания и ордена.

В порту грузовики с десантниками, не останавливаясь для досмотра на КПП, один за другим подъезжали прямо к теплоходу. Едва грузовик останавливался, как разведчики горохом высыпались из кузова и, подхватив ранцы, бегом поднимались по трапу на борт. Лоскутов зашел на корабль последним. В порту его никто не провожал. По его бойцам никто в Мурманске не плакал. Операцию по отправке отряда удалось провести незаметно.

Ах да, одна девчонка в городе все-таки плакала. Но об этом знал только Монгол.

Часть вторая

На чужой земле

Глава 1

– Товарищ Лоскутов, что у вас судно рыскает, как собака, которая потеряла след? Ты что, не видишь корму впереди идущего корабля? Прямее держи курс, прямее! Да что ты заваливаешься, мать твою! – вахтенный офицер отстранил Лоскутова от штурвала, двумя уверенными движениями выровнял сухогруз. – На сегодня все. Васильев, к штурвалу!

Николай Егорович, взмокший после урока судовождения, отошел в сторону. Самостоятельное управление судном никак не давалось ему: теплоход, ведомый Лоскутовым, так и норовил выбиться из кильватерного строя конвоя и пойти в одиночное плавание.

– Стоять за штурвалом только с виду просто, – сказал вахтенный офицер. – А на деле, как берешься ровный курс держать, так судно гулять начинает. Тут, Николай Егорович, не сноровка нужна, а чувство. Корабль чувствовать надо, тогда он тебя слушаться будет.

Лоскутов согласно кивнул: куда ему, сугубо сухопутному человеку, за полчаса научиться управлять теплоходом! Но в душе он был доволен собой. Сбылись его детские мечты: он постоял за штурвалом настоящего корабля и вел судно не где-нибудь, а в беспокойной Северной Атлантике.

Николай Егорович закурил, взял бинокль у вахтенного, осмотрел конвой: спереди и сзади от него шли английские, американские и советские сухогрузы. Слева бойко прыгал на волнах противолодочный миноносец. Справа угадывался силуэт авианосца.

«Если бы кто-то месяц назад сказал мне, что я буду в открытом море рассматривать авианосец, я бы ни за что не поверил. Обалдеть просто, все как во сне: море, военные корабли, я в ходовой рубке… А с другой стороны – ну и что? Увидел настоящий авианосец – и что с того, мир перевернулся, что ли? Ничего не изменилось. Как я был командиром рейдовой группы, так им и остался».

* * *

После обеда десантники и свободные от вахты матросы собрались в большой просторной каюте, переоборудованной под ленинскую комнату. Соседнюю каюту занимали Лоскутов и Монгол. Благодаря сквозной вентиляции разговоры в ленинской комнате были хорошо слышны в соседних каютах.

– Да нет такой нации! – донесся до Николая Егоровича голос Мазура. Заинтересовавшись спором, он залез на второй ярус, прислушался.

– Вот смотри, – продолжал бывший боцман, – чем хохлы в быту отличаются от нас? Ничем.

– Сало едят, борщ кушают, горилку пьют, – смехом вставил кто-то.

– А ты что, сало не ешь? Тогда мне свою пайку отдай. Я хоть не хохол, а сало уважаю!

– Тихо! – прикрикнул Мазур. – Коли в быту от нас украинцы не отличаются, то остается различие в языке. Тут вся суть. Украинского языка не существует.

– Это почему?

– Потому, что всякий язык – это прежде всего крепкое слово! Если есть в языке свои ядреные слова, то и язык есть. А если нет, то это не отдельный язык, а наречие того языка, у которого ты позаимствовал матершинные слова. Теперь понятно?

– Мудрено загнул как-то. На примере можешь объяснить?

– Могу. Чук, иди сюда. Скажи, как на твоем языке будет «ети твою мать»?

– У нас, однако, про мать нету. У нас так про старую собаку говорят.

– Давай про собаку, все равно никто ничего не поймет.

Чук в полнейшей тишине произнес короткую фразу на тунгусском.

– Вот видишь! – вскричал Мазур. – Видишь? Ты хоть слово понял? И я ни черта не понял. А не поняли мы его потому, как он говорит на своем языке, следовательно, он нерусский. А теперь скажи, если хохлу кирпичом по ноге звиздануть, то на каком языке он твою матушку помянет? На русском. Отсюда мораль – украинского языка не существует, такой нации, как украинец, нет.