Проповедник и боль. Проба пера. Интерлюдия

Они ехали все дальше и дальше. Машина вдруг остановилась, и он инстинктивно, как опытный механик, понял: что-то случилось. Осмотрев машину, он увидел, что одна из шин проколота. Он стал смотреть, насколько серьезна поломка. Они наехали на булавку, и резина шины порвалась в клочья! Они принялись искать запасную шину. Искали на заднем сиденье, под машиной, в кустах у обочины. Шины не было нигде! Похоже, нужно было чинить старую. Джон зажал губами дыру, надул камеру и заткнул отверстие носовым платком.

Они продолжили свой путь, но через несколько миль неровности дорожного полотна понемногу протерли платок, и машина опять встала. Они пробовали все: листья, камни, куски асфальта. Бабетта даже пожертвовала жевательную резинку, чтобы залепить зияющую дыру, но через несколько миль протерлась и она.

Оставалось лишь одно: снять шину, въехать в город на трех колесах и нанять человека, который бы бежал рядом с машиной и поддерживал бы ее вместо четвертого колеса. Не успела эта мысль прийти им в голову, как они стали действовать. Три свистка и вопль «Гречка!» в одно мгновение собрали толпу деревенских мужланов, из которых выбрали одного поумнее – ему и доверили трудное дело.

Он занял место у брызговика, и они вновь отправились в путь. Вскоре скорость увеличилась до сорока миль в час. Мужлан, до этого легко бежавший рядом, теперь запыхался и с трудом за ними поспевал.

Темнело. Ощущая рядом с собой пальто Джона с воротником из крысиного меха, Бабетта страстно захотела посмотреть ему в глаза и почувствовать, как его губы касаются ее щеки.

– Джон! – прошептала она.

Он повернулся к ней. Несмотря на грохот мотора и громкое плебейское дыхание крестьянина, она услышала, как вздымается его сердце от нахлынувших чувств.

– Бабетта! – сказал он.

Она вздрогнула, тихо всхлипнула, и звук ее голоса потонул в реве ремня привода вентилятора.

Он с достоинством, не торопясь, но неумолимо, заключил ее в свои объятия, и…

Следующая часть захватывающей истории мистера Беспардонного будет напечатана в июльском номере.

Предосторожность – прежде всего!

Сцена представляет собой коробку с красками. Большие тюбики зеленой и желтой краски составляют задник; по бокам склонились тюбики с синей краской, везде в художественном беспорядке разбросаны маленькие тюбики с зеленой вперемешку с оранжевой. Когда поднимается занавес, звучит негромкая музыка, которую исполняют странно выглядящие грустные личности, сидящие на первом плане, они одеты в стиле графических рисунков пером. Все они грустно смотрят на сцену, которая к этому моменту заполняется людьми, одетыми в пурпур с розовато-лиловыми пятнами на бледно-фиолетовом фоне.

Слышится припев, призванный вызвать смутное воспоминание о том, что все припевы в начале мюзиклов пишутся на староанглийском языке.

О, двигаясь шумливо по навощенной сцене,Мы станем бледны, словно булки, о!Бун-ги-вау!С чертополохом на плече под ветром. Чертов вереск!

Пение сопровождается соответствующим танцем. Публика устало откидывается назад, ожидая, когда начнется действие.

(Выходит футбольная команда, переодетая в хористов, а также члены комитета по организации ежегодного бала в розовых трико.)

Реплика: «Пролистайте назад либретто; взгляните на Хэнка О’Дэя».

Песня.

Генри О’Дэй, Генри О’Дэй,Ты был королем на третейской земле;Цари, Каролинги и Хьюги Дженнинги —

Все были равны на судейском столе.И ты кричал: «Гол!»А это был страйк;И слышали все:«Я люблю тебя, Майк!»и т. д.

(Пауза.)