Пропущенный вызов

Передача про меня отличалась тем, что не присутствовало НИ ОДНОГО не то чтобы моего сторонника, а просто специалиста.

Забегая вперед скажу, что позже они исправили этот промах. Я почему-то запал в душу тому остросоциальному журналисту, и он сделал обо мне еще целых три передачи, на которых меня клеймили уже не только простые люди, но и маститые психиатры.

Не знаю, на какие рычаги еще нажимала оскорбленная мать, но после выходных я с удивлением обнаружил, что мой заведующий и начальник кафедры дали заключение, что Вася совершенно нормальный и помещение его в психиатрический стационар ошибочно, а вернее сказать, незаконно.

Кроме того, выяснилась такая интересная деталь, что я уже три дня исполняю обязанности заведующего отделением, поскольку сам он находится в отпуске.

Говоря по-простому, я припух и сначала не понял, зачем такие сложности. Ну нормальный Вася, ладно, но достаточно было указать, что я добросовестно заблуждался, и все.

Потом сообразил: сутки-то он провел у нас, и если начальник кафедры может откреститься, ему показывают далеко не каждого поступившего, то прямая обязанность завотделением смотреть всех новеньких. И как объяснить, почему он сразу не распознал нормального человека?

В истории я записал стандартную фразу: «Осмотр совместно с заведующим отделением», а фамилию не указал. Она у него была очень длинная, и мне всегда было лень ее писать.

Значит, этим завотделением мог быть кто угодно, в том числе и я сам.

В итоге Васю выпустили домой, а за мной пришли. Вменили статью 128: «Незаконное помещение в психиатрический стационар», а поскольку я, оказывается, в тот момент исполнял обязанности заведующего отделением, то часть вторую, то есть с использованием служебного положения.

Мамаша была настроена решительно и добивала меня по полной программе, используя все ресурсы.

Под этим флагом ей удалось осуществить давнюю мечту и выгнать Веру из дома. Как же так, эта гадина, пытавшаяся погубить ее «сыночку» и, на минуточку, собственного единокровного брата, не имеет права дышать, а не то что жить в одной квартире с пострадавшими от нее!

Вера пошла к моей матери, но та тоже праведно негодовала и даже не дала ей ничего из денег, что я скопил, хотя я просил об этом.

Вера сняла двенадцатиметровую комнату в огромной коммуналке без ванной и стала бороться за меня.

Но все усилия оказались бесполезны. Я попал на волну свободы мысли. Граждане хотели знать, что имеют право быть такими, как хотят, без опаски, что за ними приедет черный воронок или психиатрическая бригада.

Отечественная психиатрия хотела, чтобы мировая общественность забыла о ее темном прошлом, когда шизофрениками объявлялись все инакомыслящие.

Как раз приняли пресловутый закон о психиатрической помощи, и мое дело стало превосходной иллюстрацией к тому, что будет, если его не соблюдать.

В общем, показательный процесс надо мной как нельзя лучше удовлетворял требованиям прогрессивной общественности.

Под улюлюканье Шишкина и сдержанное порицание со стороны бывших коллег меня быстро осудили на три года. Я знал, что будет срок, но надеялся на условный, так что колония общего режима стала сильным ударом.

По странной случайности стук открываемого Васей окна совпал с моим семяизвержением, я оказался неосторожен, а потом мы были так поглощены Васиным состоянием, что забыли принять меры.

Вера забеременела, а я ничем не мог помочь.

Она писала, что первый год будет полностью поглощена малышом, так что даже лучше, что я сижу и не буду видеть, какая она станет толстая и страшная, возможно даже потеряет несколько зубов. А когда сбросит вес, меня как раз выпустят.

Я делал вид, что смеюсь над этими шутками, но сердце было не на месте. Непонятно было, на что Вера станет жить. Детское пособие, декретные – тогда это были сущие копейки, при самом горячем желании на них не получалось протянуть.

И Вера решила бороться за свое имущество. У нее была доля в квартире, в прекрасной даче на Карельском перешейке, в конце концов она могла претендовать на драгоценности, которые отец в свое время дарил ее матери, на часть отцовской библиотеки и антикварной мебели.

Если делить по справедливости, Вера оказалась бы состоятельной женщиной, но она хотела только скромное жилье и скромную же сумму, которая позволила бы ей с малышом продержаться до моего возвращения.

Если бы моя мама отдала ей мою заначку! Если бы я сам не был таким идиотом и хранил заначку у Веры! Она могла бы взять адвоката, который вел бы все переговоры с мачехой, но увы…

При попытке начать деловой разговор мачеха сразу впадала в истерику, сама мысль, что придется делиться с негодяйкой, приводила ее в ужас. Ей казалось, раз Вера посмела причинить вред ее ненаглядному сыночку, то автоматически теряет право на все.

Мне больно писать о том, что случилось дальше, поэтому только факты.

Будучи на восьмом месяце беременности, Вера пришла к ней обсудить очередной вариант обмена и сказать, что, отчаявшись договориться по-хорошему, подала в суд на выделение доли.

Дома был Вася. В припадке умоисступления он убил мою невесту кухонным ножом.