Прорабы духа

Ты жила среди неба, посреди безалабернойгонобобельно-синей земли.Вы встречались в Алабинос подмосковной сомнамбулой?Но я звал тебя Аннабел Ли.Ты не ангел была. У тебя были алиби.Сто свидетелей в этом прошли.Называли тебя отключенною падалью.Но я звал тебя Аннабел Ли.За твои альбиносово-белые бровки,за небесные взоры твоии за то, что от неба была полукровкой,

я назвал тебя Аннабел Ли.Жизнь достала ножом до сердечного клапана.Девальвированы соловьи.Но навеки в Алабино на дубу нацарапанатвоя кличка — Аннабел Ли.

Увы, Эдгар По во всем этом не был виноват, ему не снился наш гонобобель, эти синие водянистые северные ягоды, старшие сестры черники, с туманной поволокой, как на морских плашках Билибина. Но именно в них голубело имя.

Годы, годы прошли.

И надо же, с тем же именем на губах бродил по городу, тогда носившему название Данциг, полуголодный парень, потом ставший крупнейшим писателем, этот немецкий подросток, подумать только, и он тоже из клуба Аннабел Ли!

Я переложил эти его стихи.

Посмотрим, чем стала она, фрау Аннабел Грасс.

АННАБЕЛ ЛИЯ подбираю палую вишню,падшую Аннабел Ли.

Как ты лежала в листьях прогнивших,в мухах-синюхах,скотиной занюхана,лишняя Аннабел Ли!Лирика сдохла в пыли.Не понимаю, как мы моглипять поколений искать на коленях,не понимая, что околеливишни и Аннабел Ли?!..Утром найду, вскрыв петуший желудок,личико Аннабел Ли.Как ты лежала чутко и жутко

вместе с личинками, насекомыми,с просом заглотанным медальоном,непереваренная мадонна,падшая Аннабел Ли!Шутка ли это? В глазах моих жухлыхот анальгина нули.Мне надоело круглые сутки —жизни прошли! —в книгах искать, в каннибальских желудках,личико Аннабел Ли.

Дряблая вишня, паданица, стала под пером нашего поэта метафорой загадочной Аннабел Ли, одной из самых загадочных и влекущих теней прошлой культуры.

Эти стихи могли бы быть написаны сегодняшним Лопахиным. Это его счеты с Вишневым садом. Так Достоевский породил капитана Лебядкина, а тот в свою очередь зазвучал в голосе раннего Заболоцкого, который в молодости полемически писал, что Лебядкин его любимый поэт.

«Аннабел Ли!» Гюнтер Грасс, как черт ладана, боится этого навязчивого имени, отмахивается от него, его тошнит от сентиментальности завравшихся отцов, от этой тухлой, залапанной, проституированной Аннабел Ли — прошлой культуры, прогнившей истории, он ненавидит ее. И не может отречься и вынужден повторять «Аннабел Ли! Аннабел Ли!». Я хочу спросить его, что значит для него Аннабел Ли — захватанная красота? Мировая культура? Агония кончающегося века? Субстанция с пошлым названием «душа»?

…Но гудит автобус. Нас опять куда-то везут.

Грасс ворчит и ставит точку. Убирает меня в планшет, больно спрессовывая между двумя металлическими пластинами.

Хранитель огня

Напиши он только одно «Лукоморье» или «Прохожего», он и тогда был бы поэтом высочайшей парнасской пробы.

Вы встречали —По городу бродит прохожий.Вероятно, приезжий, на нас непохожий?..…………………………………………………………Да! Имел я такую волшебную флейту,За мильоны рублей ту не продал бы флейту……………………………………………………………Но, друзья, торопитесь, — я скоро уеду!..

Чудо пребывания поэта на земле, увы, недолговечно. Мы мало прислушивались к его флейте, мало успели сказать ему.

Меньшой брат Державина, Баратынского и Хлебникова, товарищ Заболоцкого, Мартынов пел о нашем существовании, о днях НТР торжественным слогом «Слова о полку Игореве».