Пророчество королевы Севера

 Беглянка упала на дерновую подстилку, пахнувшую грибами и паутиной, заплакала. Болели израненные иглами и сучками ноги. Босиком идти невозможно... Остаток дня Мира провела, с помощью топора пытаясь смастерить из захваченной с собой шкуры обертки на ноги. Нашла лечебные травы, приложила к ранам. Подумала, что так далеко не уйдет...

Солнце катилось к горизонту. Ей удалось сделать подобие обуви, закрепить ее стеблем гибкой лианы и защитить плечи от ночного холода. Услышала звук струящегося ручья, нашла его, вволю напилась свежей ключевой воды. Поела ягод ежевики — была голодна, словно вся ее жизненная сила взбунтовалась и просила пропитания.

Надо было подумать, куда ей идти и когда идти, днем или ночью. Она немного знала звезды и, вероятно, могла бы по ним найти дорогу к родительскому опустевшему замку. Но ночью просыпаются и хищники... Как быть? Мира оглянулась и присмотрела себе укрытие неподалеку: заросли ежевики были приподняты выросшей маленькой осинкой. С помощью топора освободила пространство от гибких колючих стеблей и улеглась на остатки шкуры, оставшейся после сделанных ею обуви и накидки, уснула...

Проснулась Мира от ощущения, что на нее кто-то смотрит. Открыла глаза в темноте уже наступившей ночи и наткнулась взглядом на четыре желтых точки. Волки словно ждали, когда она проснется, не хотели нападать на спящую. Первой прыгнула волчица. Женщина вдруг забыла про топор, лежащий рядом, и беспомощно подняла перед собой скрещенные руки, словно могла ими сделать себя невидимой или защититься от хищников.

Волчица грудью опрокинула слабое дрожащее тело на землю и впилась в шею. Кровь наполнила пасть долгожданной сытостью. Волк рвал платье, не обращая внимания на окровавленные, отталкивающие его руки, подбираясь к животу. Погрузил зубы, легко пронзившие тонкую кожу, в мякоть такого на удивление беззащитного тела. Разрываемая парой волков, беглянка закричала страшным голосом, словно ожидая подмоги тех, от кого бежала днем...

Рано утром возвращающиеся с охоты мужчины увидели след пробиравшегося сквозь заросли человека. Горий спешился, двоих взял с собой, остальным велел оставаться на месте, пошел по оставленным следам. Хотя уже по крику ночному понятно было, что кого-то задрали в лесу хищники. Но кого? Как правило, северный мужчина-охотник не допустит такого, а дети и старики одни не ходят. Молнией промелькнула мысль: сын Миры освободил пленницу. И постепенно эта догадка только укреплялась в его голове.

Горий увидел место, где женщина прилегла днем. Поднял с земли обрезки кожи, из которой она делала обувь. Пошел по смятой траве до ручья, оглянулся на резкий запах. Его товарищи не отходили от него, переглянулись... Под молодой осиной в клочьях цветастого сарафана и разодранной шкуры лежало то, что еще вчера было живой женщиной — страшные, еще не обглоданные начисто кости с остатками уже не кровоточащей, но еще не начавшей разлагаться плоти. Большой ворон, молчавший до сих пор, с карканьем перелетел на ель. Он уже выклевал ей глаза и высосал мозг. Лицо, шея впереди, живот, грудь и бедра погибшей были съедены зверями, лишь тонкие кисти и щиколотки синели сквозь бурые пятна свернувшейся крови.

— Заберите ее, — кивнул попутчикам Горий. Скривился, словно брезгуя. — Как-никак человеком была, хоть и с черной душой. Предадим ее огню.

Охотники возвращались домой, завернув останки Миры в ею же сделанную вчера накидку. Пройдя через мост, к вышедшим встречать их детям и старикам, сложили в одной стороне добычу, а с другой положили труп. Орана, стоявшая впереди поселян, едва бросила взгляд на то, что еще вчера было человеком.

— Приготовьте погребальный костер, — бросила коротко через плечо.

Работы оказалось много, мужчины вернулись с богатой добычей. Пока те мылись и переодевались, женщины и старики расчистили место для костра и приготовили вязанку дров снаружи частокола. Никто не видел Свара, да и не искали его.

Но кто-то вошел в большую избу, позвал остальных... встал у входа и не дал войти детям. На веревке, которой был обвязан последний марш лестницы, болталось тело юноши, с вываленным языком и черно-синим лицом...

Сына сожгли вместе с останками матери.

Ворон учуял запах свежей крови, крови и недавно умершей плоти — самый вкусный запах на свете. Он взлетел на конек большой избы, в которую только что вошла Орана. Дух приносил ветер с запада, куда катилось солнце. Расправил крылья и полетел... Летел и чувствовал, что потерял быстроту, разжирел. Месяцы, проведенные в этом затерянном в лесах поселении, явно не пошли ему на пользу. Немного покружил, потеряв след. Вот он... Наверное, мелкий зверь задрал птицу и не утащил, напуганный кем-то или чем-то. Ему достанется первый и самый лучший кусок.