Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

С середины 1820-х годов любомудры очень широко и весомо выступают на авансцене литературы, мысли, культуры в целом. В самом конце 1825 года Погодин издал первый самостоятельный альманах любомудров "Урания", в котором было опубликовано первое подлинно "тютчевское" стихотворение "Проблеск" рядом со стихами Веневитинова, Шевырева, Ознобишина, прозой Владимира Одоевского и Погодина; здесь же выступили наставники любомудров Раич и Мерзляков. Погодин и его друзья добились также участия в их альманахе Пушкина, Вяземского и Боратынского.

В конце 1826 года Раич и Ознобишин издали альманах "Северная лира", в котором, помимо издателей, участвовали Тютчев, Веневитинов, Одоевский, Шевырев, Андрей Муравьев, Погодин, Андросов и другие, а с 1827 года начал выходить в свет двухнедельный журнал любомудров "Московский вестник". И это было только началом деятельности любомудров.

Нельзя не сказать о том, что до 14 декабря 1825 года любомудры подчас соединялись в своей литературной деятельности с декабристами. Так, в 1824-1825 годах Одоевский вместе с Кюхельбекером издают четыре части альманаха "Мнемозина". В подготовленном Александром Бестужевым и Рылеевым накануне 14 декабря 1825 года и "арестованном" альманахе "Звездочка" участвовали любомудры Хомяков и Ознобишин. Примеры такого сотрудничества двух поколений могут быть умножены.

Но новое поколение все же самым решительным образом отличалось от поколения декабристов - притом отличалось с самых своих истоков. Это отличие особенно впечатляет потому, что любомудры формировались в обществе, которое было все пронизано духом декабризма. Уже говорилось о том, сколь многогранны и тесны были связи с декабристами юного Тютчева. Но это можно сказать и о большинстве любомудров - особенно о Веневитинове, Кошелеве, Андрее Муравьеве, Одоевском, Путя-те, Хомякове.

Некоторые формы деятельности любомудров сложились под явным воздействием декабристов, - например, создание тайного "Общества любомудрия", - пусть в нем и состояло только пятеро. Однако, как свидетельствовал Александр Кошелев, в этом тайном обществе "господствовала немецкая философия, т.е. Кант, Фихте, Шеллинг... Мы иногда читали наши философские сочинения... Начала, на которых должны быть основаны всякие человеческие знания, составляли преимущественный предмет наших бесед".

Правда, в самый год декабристского восстания любомудры были волей-неволей захвачены общим порывом. Тот же Кошелев рассказывал, как в начале 1825 года он присутствовал на вечере в доме на Пречистенском бульваре (ныне Гоголевский бул., 10), у своего троюродного брата Михаила Нарышкина, видного декабриста (он был восемью годами старше Кошелева). "На этом вечере были, - свидетельствует Кошелев, - Рылеев, князь Оболенский, Пущин и некоторые другие, впоследствии сосланные в Сибирь. Рылеев читал свои патриотические думы, а все свободно говорили о необходимости - d'en finir avec се gouvernernent* . Этот вечер произвел на меня самое сильное впечатление, и я на другой же день утром сообщил все слышанное Ив. Киреевскому, и с ним вместе мы отправились к Дм. Веневитинову, у которого жил тогда Рожалин... Много мы в тот день толковали о политике и о том, что необходимо произвести в России перемену в образе правления... На время немецкая философия сошла у нас с первого плана...

Никогда не забуду, - продолжает Кошелев, - того потрясающего действия, которое произвели на нас первые известия о 14 декабря... Слова стали переходить уже в дела... Мы часто, почти ежедневно, собирались у М.М.Нарышкина... Казалось, что для России уже наступал великий 1789 год...

Известия из Петербурга получались самые странные и одно другому противоречащие. То говорили, что там все спокойно и дела пошли обычным порядком, то рассказывали, что открыт огромный заговор, что 2-я армия... идет на Москву и тут хочет провозгласить конституцию. К этому прибавляли, что Ермолов... с своими войсками идет с Кавказа на Москву... Мы, немецкие философы, забыли Шеллинга и компанию, ездили всякий день в манеж и фехтовальную залу учиться верховой езде и фехтованию и таким образом готовились к деятельности, которую мы себе предназначали".

Все это необходимо ясно представить себе, ибо Тютчев, в середине 1822 года отправившийся за границу, после трехлетней службы как раз в 1825 году приехал в отпуск и жил несколько месяцев в Москве, без сомнения, постоянно общаясь е любомудрами. В июне 1825 года Погодин в дневниковой записи о встрече с Тютчевым привел его высказывание: "В России канцелярии и казармы. Все движется около кнута и чина".

За месяц до восстания из Петербурга в Москву приехал двоюродный брат Тютчева, морской офицер Дмитрий Завалишин - один из активных декабристов, приговоренный к двадцатилетней каторге. Впоследствии он вспоминал о том, что "поселился в доме Тютчевых в Армянском переулке... Я занимал там почти весь верхний этаж, и ко мне был особый ход, так что члены общества (декабристского. -В.К.) могли беспрепятственно посещать меня".