Прорвемся, опера!

Отец пошёл заводить москвич, я оставил собаку с ним и направился через дорогу, привычно, словно и не было никакого перерыва почти в тридцать лет, перешагнул через вечно открытый люк и вошёл в чебуречную. Народу мало, только дядя Витя ел чебуреки, о чём-то глубоко задумавшись, а Федя Останин, хмурый опер из нашего УГРО, из отделения по раскрытию имущественных преступлений, матерился, вытирая платком вымазанную маслом и луком трубку телефона.

— Вот вечно кто-то жрёт, а потом жирными руками телефон лапает, — пожаловался он мне.

Федя всегда жаловался, чуть ли не каждому встречному.

— Как всегда, — согласно кивнул я и прошёл дальше: — Дядя Витя, отец зовёт, просит с нами съездить. Взять надо пару человек, задержать одного гада, а лучше двоих.

— Хм, ну ладно, — он свернул самый большой чебурек и съел в несколько укусов. — По квартирникам этим? Я бате твоему ещё давно сказал, что это серия. А что, нашли кого-то?

— Знаем, где искать.

— Поехали, — коротко ответил он.

Он уложил оставшиеся чебуреки в пакетик, а в машине поделился с нами.

— Вот этот остудил, — предупредил меня дядя Витя и дал кусочек Сан Санычу со своей широкой ладони. Пёс аккуратно всё съел и облизал. — Не жирное, не переживай, специально такое взял.

Хотелось действовать быстрее… давно уже не было такого ощущения, много лет. Едем мы с отцом брать того, кто участвовал в его убийстве. Киллер не выстрелит вообще, те, кто его привёз, сидят в ИВС, их будет нудно допрашивать следователь Румянцев, оставалось только решить вопрос с главарями банды.

Я буквально еле сдерживался, чтобы усидеть на сиденье.

Отец и дядя Витя по дороге гадали, кто такие эти Ганс и Сёма.

— Я вот про Сёму слышал, — вспомнил Витя, — он, гадина такая, едрить его за ногу, подбивал пацанов с района, хотел их использовать, чтобы на продуктовый склад ночью зашли. Но там покойный Чингиз с Зареченских чуть его за это не закопал, как услышал, это ж его точка была. Едва откупились, Сёма машину отдал за это.

— У него была машина?

— Была, но деталей всего этого у меня нет. Угнанная, похоже, или по доверенности ездил, не знаю. Тогда, вроде, за него кто-то из бугров Слепого вписался, Сёма потом для него всякие поручения делал, по мелочи. А вот Ганс… просто припоминаю, что у кого-то из ваших, — он посмотрел на меня, — информатор был, аварец вроде бы, которого твой коллега от наркоты отмазал, а тот ему стучал на своих. Вспомню фамилию, скажу… вдруг чего нащупаем.

Путь на территорию больницы перекрывала поднятая цепь, но отца знали в лицо, сторож опустил цепь, и мы въехали внутрь.

Тимофееву нашли быстро. Бабушка — божий одуванчик, маленькая, улыбающаяся, сидела на кровати, держа в руках костыль. На ногах тёплые синие тапочки, одета в больничный халат. Голова перевязана.

— А они мне сказали, что в деревне домик-то хороший, — рассказывала она, — там коровка есть, курки ходят, козочки. Картошку садить летом буду, морковку, всё своё. И лесочек там, говорят, рядом, с грибАм. Вот и говорят, продай квартирку-то, тот домик и купишь. Яблочек мне привезли, тапочки вот купили.

То кнут, то пряник, как говорил Федюнину покойный старик Захаров. В этом случае выбрали пряник. Если не считать черепно-мозговую, с которой она тут и оказалась.

Бабушка одинокая, лежала в переполненной палате, и все соседи думали, что это дети отжали у неё квартиру, но свои подозрения оставляли при себе. А детей-то у старушки и не было, сын давно погиб в Афгане.

— Только там не прибрано же, — сказала Тимофеева, продиктовав мне адрес квартиры. — Я же бельё на стирку замочила, а тама в окно смотрю, в магазин-то хлеб свежий привезли да молочко, думаю, куплю, пенсию же приносили недавно. И мусор забыла выбросить, старая, там опять, наверное, эти тараканы везде будут ходить. А я ж думала, успею перед «Санта-Барбарой»-то сходить, а то посмотреть надо. Мейсон, бедный, что и делать-то ему, родненькому, а Джина и его обманула, и Круза, а Сиси вообще как с ума сошёл. И что будет-то? — она тяжко вздохнула.

— А как вы здесь оказались? — спросил я.

— Так иду в магазин-то, хлеба купила, а молочка-то нет. Иду… а потом раз, и здесь лежу! А мне дохтор-то говорит, что, мол, старая, башкой стукнулась, едва выжила. Хоть ничё не сломала, косточки-то хрупкие. А я говорю, мне домой надо, а они говорят, какой дом, у тебя нет дома. У тебя и докУментов-то нету. А я говорю — как докУментов нету? Я же пенсию-то получаю! Мало, но дают. Без докУментов-то ничего бы не дали, тогда почтальонша ругалась, что я чуть не потеряла.

Бабушка, значит, чудом выжила. Говорят, опера циничные, привыкли ко всему, и во многом это и вправду так. Но вот я смотрел на неё и понимал, что этот некий Ганс легко мог взять тот кинжал, чтобы закрыть вопрос — и даже мне стало немного не по себе.

Но мы успели вовремя.

Квартиру никто не продал, и скоро бабушка туда вернётся смотреть «Санта-Барбару» и обсуждать судьбу так хорошо знакомых героев с соседками. Те и расскажут, что случилось с ними, пока её не было. А этих тварей мы выследим.