Прорыв

Сразу утратив величие, Нейман обернулся…

В это же время двое мужчин средних лет, напоминавшие компаньонов фирмы средней руки или соклубников, тихо прогуливались по овальной площади с бездействующим фонтаном посредине; казалось, они вымеряют ее шагами. Площадь располагалась в стороне от оживленных улиц, и скамьи вокруг задыхавшегося под солнцем, обезвоженного фонтана были пусты.

– Вы уверены, что машина здесь пройдет? – мужчина «чуть повыше» спросил мужчину «чуть полнее».

– Несомненно. Отличное место. И название… подходящее, – он ухмыльнулся, кивнул на табличку справа от подъезда ближайшего к фонтану дома, – площадь Добрых друзей!

Ричард Нейман замер. Он часто видел такие сцены на экране, но никогда не допускал, что сам станет их участником. Сонни Блом не сводил глаз со стволов коротких автоматов в руках двух мужчин, прижавшихся к стене. Нейман сглотнул слюну, ему показалось, что невидимая нить протянулась между ним и черным зрачком ствола, он чувствовал себя рыбой, подцепленной на крючок, и, если бы незнакомец начал поводить стволом, Ричард Нейман задергался бы влево-вправо.

– Руки, Нейман, – скомандовал автоматчик.

Ричард поднял руки. Один из автоматчиков подошел к столу, оборвал телефонный шнур. Неймана обыскали, он впервые почувствовал, как неприятно, когда по тебе шарят чужие ладони. Человек с квадратной челюстью накрыл автомат плащом, упер в бок Нейману и вывел из кабинета, второй кивнул Сонни Блому:

– Через полчаса можешь звонить в полицию…

Неймана вывели черным ходом. Во дворе ждала машина. За рулем, сосредоточенно глядя перед собой, сидел человек. Нейману заклеили глаза и рот пластырем, руки стянули за спиной, защелкнули наручники.

Машина резко взяла с места.

Юлиус Нейман отдыхал в оранжерее, любовался тигровыми лилиями, удивляясь, как умудряется садовник отличать альпийские астры от обыкновенных ромашек. Телефон зазвонил едва слышно, скорее зашептал: Нейман-старший не переносил резких звуков. Голос показался ему неприятным. Он не успел и подумать, кому бы он мог принадлежать, как неожиданно услышал, что разговор продлится всего тридцать секунд… Никаких вопросов – отвечать не намерены…

Юлиуса охватило чувство полной беспомощности, и стародавняя, как в годы его бедного детства, неуверенность, которая, кто бы мог подумать, гнездилась в нем все это время, придавила его. Он уже отвык говорить с людьми, в голосах которых не звенели бы просительные интонации, и растерянность, от которой он был надежно защищен успехом, вдруг сжала сердце.

Жена вопросительно смотрела на него. Он медленно опускал трубку, и каждый миг, до тех пор, пока трубка не коснулась рычага, казалось, прибавлял Нейману морщин на лбу, под глазами, в углах губ.

– Ричард похищен… – Нейман просительно смотрел на жену, будто она могла что-то сделать. – Они требуют выкуп. Позвонят в контору Сонни… через два часа.

Этель хорошо знала мужа и понимала, что ужас происшедшего усугублялся внезапно на голову свалившейся необходимостью выкладывать деньги. Этель хотела спросить – сколько? – но краска залила ее поблекшее лицо: матери не пристало думать о цифрах, когда смертельная угроза нависла над сыном.

– Мы заплатим, – проговорила она, взяв на себя тяжесть самого непростого решения.

Нейман с благодарностью посмотрел на жену: она избавила его от борьбы с собой.

– Заплатим… конечно… бедный мальчик.

Никогда еще платан близ конторы Сонни Блома не пользовался такой популярностью: вездесущие репортеры залезали на мощные нижние ветви и оттуда осыпали двери и окна конторы вспышками – каждому хотелось заполучить самый коммерческий кадр. Полицейские выталкивали репортеров из дверей конторы, но те, как ртуть, умудрялись просачиваться сквозь едва приоткрытые окна первого этажа, заползали с черного хода, используя отработанную тактику: один, отвлекая внимание, бранился с полицейским, другой проскальзывал в помещение.

Юлиус Нейман бесстрашно прошел сквозь строй объективов.

Почему все так падки на несчастье ближнего? Отчего всем приятно, когда можно потрогать горе другого? Может, греет мысль: «Слава богу, мимо меня пронесло»? Пронесло! Каждый считает, что именно его жизнь – цепь сплошных неудач и когда неудача гвоздит другого, появляется ощущение передышки.

Нейман сразу определил, кто старший среди полицейских, и уверенно направился к невзрачному человеку в сером костюме:

– Вы уверены? Они перезвонят?..

Чиновник кивнул.

Полицейский в штатском допрашивал мистера Блома. Перед адвокатом громоздились пузырьки и пачки лекарств; он то и дело что-то капал в стакан или глотал таблетки. Сонни, закатывая глаза, рассказывал, что утром секретарь не пришла, ее домашний телефон не отвечал, потом заявились двое с автоматами, заставили вызвать Ричарда Неймана… Полицейский допытывался, как выглядели похитители. Блом шевелил толстыми, будто вымазанными вишней, губами и плаксиво уверял, что не разглядел: он лгал и знал, что полицейскому это яснее ясного. Сонни не хотел лишних хлопот в жизни, а полицейский не хотел, чтобы его нервы пошли в уплату за покой Сонни Блома.