Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани

«Возможно, ты все равно не смог бы начать работать сегодня и, наверное, лучше всего, что не вспоминаешь о работе и наслаждаешься тем что есть. Когда будет нужно, тогда и начнешь. И ничто тебе не помешает. Последняя выставка удалась, и ты сможешь написать картины для новой, картины, которые будут лучше прежних.

Конечно, сегодняшнее сумасбродство — забавное, хотя кто знает, что в этой жизни баловство, а что — всерьез. Пить бренди днем — никуда не годится, конечно, а простые аперитивы уже кажутся пустяком. Это скверный признак.

Но как красива Стефани во сне! И ты тоже заснешь, потому что на душе у тебя спокойно. Ты ничего не променял на деньги. Все, что она говорила о деньгах, — правда, все до последнего слова. Какое-то время ты сможешь жить беззаботно. Что там она говорила о крахе?»

Потом он устал вспоминать, посмотрел на нее и легко, чтобы не разбудить, коснулся губами щеки. Он очень любил ее и все, что с ней связано, и уснул, думая о ней и о том, как завтра они загорят еще сильнее, какой смуглой станет ее кожа и какой загадочной может быть Стефани.

Он чувствовал, что любит ее всем своим сознанием, всем своим телом, каждой клеточкой своей кожи, каждым прикосновением пальца.

Мужчина и женщина сладко спали, а за окном шумел ветер. Тяжелые волны океана накатывали на берег, с шумом разбивались о него и медленно отходили назад. Скрипели у причала рыбацкие шхуны, стучал о мачты и о борта такелаж яхт, плескались волны.

Они не слышали, как затемно к берегу шли, негромко переговариваясь, рыбаки, как тихо скрипели уключины лодок, когда те отчаливали от берега. Они сладко спали. Джону снился необитаемый остров с высокими раскидистыми деревьями. А Стефани видела Эдем, видела огромное поместье, видела своих детей.

Она даже плакала во сне. Но ни Джон, ни Стефани не видели этих слез: мягкая подушка легко впитывала влагу. Женщина все теснее прижималась во сне к мужчине. Она инстинктивно подбиралась к нему, а Джон, положив свою горячую ладонь ей на плечо, видел во сне, как раскачиваются в далеком синем небе кроны высоких деревьев. И ему тоже казалось, что он лежит на пляже под лучами палящего солнца.

Наутро Стефани и Джон опять-таки были голодны. Они не спешили подниматься с кровати. Стефани долго лежала, глядя в потолок, смотря на яркие солнечные блики, которые причудливым узором ложились на идеально ровную белую поверхность.

— Ты голоден? — наконец, спросила Стефани, продолжая глядеть в потолок.

— Конечно, как всегда, — ответил ей, улыбаясь, Джон.

— Ну тогда в чем дело? Чего же мы лежим?

Стефани нехотя поднялась с кровати, накинула халат и прошла в душ. Джон, лежа в постели, видел сквозь приоткрытую дверь, как Стефани стоит под упругими струями воды, запрокинув назад голову. Он видел, как она улыбается и все пытался угадать ее мысли.

«Интересно, о чем она думает? Почему она никогда не заговаривает первой о своих детях? Такое впечатление, что она осталась в мире совсем одна. Но и я же не очень-то откровенен с ней. Мы, кажется, говорим обо всем, кроме как о своей жизни, о своей прежней жизни, — уточнил для себя Джон Кински. — А может, у нас и не было прежней жизни? Может, мы, прежние, уже мертвы? А я и Стефани — это сейчас совсем другие люди, у которых нет ни прошлого, ни будущего, а есть только сегодняшний день. Ведь, в самом деле, существует только сегодня. А завтра… завтра нет. Каждое завтра после полуночи становится сегодня, и оно никогда не наступает. И все сделанные картины существуют только в прошлом.

Почему я опять подумал о картинах? — остановился Джон, — почему я вновь и вновь возвращаюсь к ним? Я же ведь поехал сюда, чтобы забыться и не думать о них, а они вновь встают в моих глазах, и я уже представляю себе, как нарисовал бы то или другое, как засветился бы на моих полотнах океан, каким глубоким и прозрачным было бы небо… Но эти мои картины, они же никому не нужны, кроме меня самого. А все, что пишут о них критики, — ерунда. Это все нужно им, а не мне. Я сам знаю себе цену, знаю, на что способен, знаю свой потолок, знаю, выше чего мне не подняться. Хотя очень хочется… Вот это-то и угнетает меня, от этого я и хочу убежать, и бегу на край света. Может, это и свело меня со Стефани?»

Но тут грустные мысли Джона прервал голос Стефани, которая, перекрывая шум воды, крикнула:

— Джон, а тебе нравится по утрам мыться горячей водой?

— Почему горячей? — лениво ответил Джон, — если утром помыться горячей водой, то вновь захочется спать. Я всегда моюсь только холодной водой.

— Но холодная вода — это же ужасно! — сказала Стефани.

— Не более ужасна, чем кипяток.

Джон поднялся и подошел к приоткрытой двери ванной. Стефани переступила край низкой ванны и, не закручивая краны, прошла в комнату. Джон некоторое время молча стоял, глядя на то, как Стефани оставляет влажные следы на паркете.

«Нет, нужно быстрее помыться и идти есть. Так недолго и умереть, — подумал Джон, становясь под душ и улыбаясь своей мысли. — Это будет не лучшая из смертей».