Прощай и будь любима

Александр Яковлевич все не уходил. В задумчивости смотрел на Тину, любуясь ее чистой белой кожей, изящной линией бровей, тем, как падают тени от густых светлых ресниц. Взглянул в окно, на яркое синее небо:

– Наступила осень… И моя жизнь – как осень… А в издательстве, между прочим, скоро начнется выдвижение книг на премии. Это всегда волнующий момент. Во-первых, всех замучают вопросами: как с переводной литературой? что вы издали по Узбекистану? а по Туркмении? почему много грузин, а где Украина?.. Забыли, что дружба народов – не лозунг, а наша реальность, мы должны ее укреплять!.. А потом минует «национальная гроза» – и начнется выдвижение на премию. Тут и читать, и обсуждать, а главное – не сказать лишнее при обсуждении. Однажды кто-то дерзнул: «Почему мы только одного писателя выдвигаем? Из кого выбирать? Мы же не Верховный Совет?». И тут, дорогая, непременно раздастся звонок из райкома и последует выволочка: «Почему у вас допускают неэтичные аналогии с Верховным Советом?».

– Вот так-то, моя красавица! – наконец Александр Яковлевич открывал дверь и добавлял: – Уходя – уходите… Однако, Валюша, ежели что – обращайтесь, всегда готов! С пионерским приветом!

Да, оттепель оттепелью, а нравы – нравами…

В тот же день тихим вечером, когда воздух после дождя стал похож на жемчуг, Тина стояла у окна и взглядывала на толстую тетрадь на столе: не первый год она вела дневник, или записки. Мечтала прочитать Саше, если он вернется. Ведь «пропал без вести» – еще не значит «убит»…

Из записок Вали Левашовой

…Не слышно звонких шагов на лестнице, не хватает голоса, такого ласкового в особенные, наши часы… Ни единой весточки, ни одной официальной бумаги. Что думать, как жить?

Я не верю, не верю в плохое… Хотя говорят, что в Венгрии погибло много военных, я чувствую твое невидимое присутствие. У меня бывают реальные галлюцинации: ты вошел, положил на плечо руку… Или: смотрю в твое окно, и мерещится тайный знак – белое полотенце.

Саша, милый, помнишь, ты как-то сказал, что я – вещь в себе. Я, может быть, только тебе открывала то, что копилось в душе. Кому теперь могу рассказать? Маме? Увы! Филе? Но он проводит все время с Лялей, а она ведет себя так, словно никогда не было Йозефа. Где он, что с ним? Так же, как о тебе, о нем ничего не известно. Ляля для меня – чужой человек.

Думаю о тебе, и в голову лезут строчки: «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию:

были». Не хочу досаждать тебе жалобами и унынием, хочу, чтобы тебе было весело читать мои исповеди.

Ты думаешь, наверно, что и я по блату попала в юношеское издательство? Нет, милый! Я, как человек принципиальный, пошла «другим путем»: случайно, на улице, наткнулась на известное название, вспомнила их книжки – и прямо в отдел кадров! Завкадрами оказалась хорошим человеком, я получила рукопись, анкету – и через неделю была уже «зачислена».

Чудеса, да и только! От «своего человечка» начальник знает, чего ждать: тот усвоил правила игры, умеет ходить по лестницам власти, вовремя удалиться в «шкаф молчания» – удобно! Но они взяли меня, не зная, чего от меня ждать! Поглядим, что из всего этого станет.

Пока я поняла в жизни одно: человек должен вписаться в окружающую среду, дом свой вписать в город, мебель – в комнату, себя – в человеческое пространство, и еще важно знать правила игры. К примеру, если спрашивают, как дела, как здоровье, то совсем не обязательно давать подробный ответ. Ничего не значащие вопросы-ответы – просто форма общения. Зато уж если ты получил запрос-ответ от секретаря Союза писателей или от ЦК комсомола – тут держи ухо востро. Но твоя Тина-Тинка сделала вид, что не знает никаких хитросплетений, особенностей, и… Первый мой опыт оказался чуть ли не плачевным. Впрочем, ты помнишь? – мы говорили, что руке судьбы стоит сделать один жест – и все поворачивается…

Нет! Сначала я должна тебе описать нашего директора. Представь себе: высокий, нестарый еще человек, лицо испещрено морщинами, худой, как логарифмическая линейка, широкие брюки, костюм болтается, как на вешалке, а жилистую шею стягивает темный галстук.

Так вот, от него-то мне поступила первая рукопись под названием «Путевые заметки». Автор – Гейдар Алиев. Сейчас все тузы устремились за границу, секретарь комсомола Азербайджана тоже съездил во Францию и – создал опус. На рукописи стояла грозная резолюция директора: «Смотреть внимательно и в срочном порядке».

Нельзя сказать, что такая резолюция ничего не означала для такого простачка, как я. Я даже почуяла некое взрывное устройство. Но, прочтя «Путевые заметки», схватилась за голову: да это же набор общих сведений о стране, на уровне дешевого туристического справочника! И, поколебавшись между совестью перед советским читателем и железной улыбкой директора, заняла сторону читателя: написала критическое редзаключение. Привела несколько языковых перлов и на дрожащих ногах понесла к директору. О, если бы знать, что там меня ждет!