Прощай, зеленая Пряжка

Тогда понятно. А то мы удивляемся: держите при Бородулиной своих сестер, будто она самая буйная… извините, острая, а она идеальная больная, ее всем в пример нужно поставить!

Видите ли, весь этот шум, скандал — это несерьезно. А наши больные — люди серьезные: возьмет и тихо-тихо молотком по голове или сам тихонько повесится… Нет, это я не про Бородули- ну, так что не пугайтесь.

Вот, оказывается, отставшая от прочих медицинских наук психиатрия в одном имеет все же преимущество: в дисциплине. До сих пор это и в голову не приходило.

Обнадеженный аттестацией, которую дал Бо- родулиной заведующий, Виталий пошел в палату. Бородулиной уже было наложено вытяжение, и ее нога, как здесь принято, торчала косо вверх, наподобие стрелы подъемного крана. Такие же устройства были у ее соседок, так что палата чем-то напоминала цех или стройку.

При Бородулиной опять дежурила Дора. Она встала и отрапортовала:

На посту все спокойно. Происшествий нет.

Прямо военный рапорт. Кто ее научил? Хоть бы

улыбнулась при этом.

Да-да, спасибо, я знаю… Здравствуйте, Екатерина Павловна. Как себя чувствуете?

Здравствуйте, Виталий Сергеевич. Спасибо. Тяжело все время на спине. Повернуться на бок — несбыточная мечта, раньше так мечтала в институт поступить или что карточки прибавят.

Сочувствую, но это уж не по моему ведомству. Это вам справедливая расплата за неосторожность.

Знаю, что справедливая. А по вашему ведомству не знаю. Как говорят: не мне судить.

Ну, а все-таки?

Так некогда думать. Думаю, как вас подвела, ругаю себя, что, не посмотрев, под грузовик сунулась, мечтаю на бок повернуться — голова и забита. Некогда грустить. Знаете, у нас было в госпитале железное правило: если у кого что с близкими — погиб или от дистрофии, — сразу нагрузить вдвойне! Чтобы от работы вздохнуть некогда. И так мы были нагруженные: посмотрела я на здешних сестер, так мы в четыре раза против них, да на тех пайках — а тут еще вдвое. И знаете — действовало. Вот и я, хотя и лежу, а загруженная — некогда дурью маяться.

Если бы наедине, самый момент расспросить подробнее, что это за дурь, и Бородулина бы раскрылась. Но тут, при всех…

Так что же вас удручало, Екатерина Павловна, до того как вы тут отвлеклись?

Грустные мысли, Виталий Сергеевич, обычные грустные мысли: что жизнь проходит, что получилась она не очень удачной.

Ну-у, Екатерина Павловна, это обычные мысли, с ними к нам не попадают.

Может быть, я их переживала сильнее, чем принято: почти не выходила, продукты не покупала, почти не готовила. А тут вспомнили, что раньше лежала.

Все это уже существеннее, что не готовили и не ели. А кстати, где вы раньше лежали? В нашем архиве вашей истории нет.

В Удельной, Виталий Сергеевич.

А, в третьей больнице, значит, — Виталий помнил, что Бородулиной не хотелось вспоминать о своем прошлом заболевании, и потому не стал расспрашивать публично: сделает запрос, пришлют медсведения. — А сейчас, стало быть, едите хорошо?

Все ест, Виталий Сергеевич, — сочла своим долгом отрапортовать Дора.

Да-да, все ем. Я ведь и тогда — не почему- нибудь особенному не ела, просто не хотелось ничего делать: сначала идти в магазины, потом возиться на кухне — столько возни! Да еще на кухне соседки, которых видеть не хочется!

Почему вы, кстати, так против них настроены?

Потому что противные бабы, Виталий Сергеевич! Обычные склоки, обычные скандалы. Там у нас коалиции, а я неприсоединившаяся, так против меня все.

А воруют у вас что-нибудь?

Так, по мелочам, совестно сказать. Держала в кухне крупы, чай, кофе — все отсыпали. Даже соль! Попросили бы — я бы дала, а то тайком. Блузку однажды с веревки сняли, так соседка в ней ходить не постеснялась: говорит, моя, говорит, я вашу видела, вы ее потеряли, а мне точно такую же сестра подарила. Ну как докажешь? Действительно же, массовое производство.

А вы за ценные вещи опасались.

Ну если по мелочам берут, могут ведь и ценные, правда?

А та дверь так и осталась незаделанной?

Нет, все устроилось: меня тут навестили, я объяснила, все сделали.

Ну, слава богу. И у нас бы вас точно так же навестили, и были бы вы сейчас с целой ногой.

Не говорите, Виталий Сергеевич, вся ваша правда!

Ну, хорошо, Екатерина Павловна, лежите и дальше на спине, желаю вам успешного вытяжения. Ну, и наши таблетки глотайте.

Я глотаю, Виталий Сергеевич, я глотаю! Вот Дора Саввишна свидетельница!

Глотает, Виталий Сергеевич, — с сознанием ответственности подтвердила Дора.

Виталий не спеша шел назад. Все-таки, наверное, он был прав: больная адекватная, бреда нет, суицидных мыслей нет и не было — согласится ли с этим ЛКК, другой вопрос. И пост можно снять. Хотя, похоже, не так уж Бородулина постом тяготится, особенно при ее лежачем положении, когда санитарку, наверное, не так легко дозваться. И Дора довольна: сидит и вяжет всю смену.

На Пряжке, уже недалеко от больницы, Виталий столкнулся с главным.

А чего это вы разгуливаете в рабочее время? — с обычной сварливостью спросил тот.

Ходил осмотреть Бородулину в «Двадцать пятое Октября».

Надо не в рабочее время, а в личное исправлять ошибки.

«Во зануда!»