Прощайте, скалистые горы!

Ломов подал команду «Отбой!», побежал ко второму пулёмету. Мельников сидел на камне, разрезанный левый рукав его гимнастёрки был в крови. Пуля задела наплечник пулемёта и отрикошетила в руку. После перевязки Мельникова отправили на санях в бригадный госпиталь.

Матросы, кроме вахтенных, собрались около пулемёта Мельникова, жали руки Ерошину. А тот, сгорбившись, отмахивался.

— Что вы! Его же до меня подбили.

— А те почему торпеды в воду побросали? Тоже не ты? Давай лапу, — наседал Шубный.

Ломов подумал: «Неплохо бы оставить его во взводе наводчиком пулемёта». Когда он сказал об этом Ерошину, тот даже вытянулся перед лейтенантом:

— Прошу вас, товарищ лейтенант, походатайствуйте о нас… Мы с Громовым хотим вместе, только сейчас говорили…

К вечеру заделали пробоину в транспорте. С наступлением темноты он первым ушёл на «большую землю». Последней отдала концы «Вятка». Спокойно, не торопясь, она развернулась в бухте Оленье Озерко и почти бесшумно направилась к скалистому берегу, занятому врагом.

В полночь Ломов с двумя пулемётными расчётами вернулся к себе в землянку. С ним приехали Ерошин и Громов. Чистяков лежал в комнатушке, тяжело храпел. Ломов повернул его со спины на бок, накрыл телогрейкой и вышел в матросский кубрик. В землянке было тихо, все быстро уснули. Не спалось только одному Ломову. Он закурил, позвал дневального:

— Как Мельников себя чувствует, не знаете?

— Неплохо, товарищ лейтенант, рана пустяковая.

Ломов хотел что-то ещё спросить, но забыл о чём, и без шапки вышел из землянки. Он остановился около валуна, положил на холодный камень руку, стал смотреть в море. Вспомнил слова начальника штаба: «Поживёте, понюхаете порох — узнаете всё сами».

Ломов не мог простить себе трусости: когда над головой в первый раз просвистели пули, он упал. Было стыдно перед матросами, которых он недавно отчитывал за неполадки в землянке. «Ты должен не только передавать матросам свои знания, но и учиться у них, а главное — быть примером в бою. Вот где твой авторитет, Сережа!» — наставлял себя лейтенант.

ГЛАВА 3

Спустя минуту после того, как вахтенный Титов через печную трубу объявил боевую тревогу, в землянке не осталось никого. Матросы, не надевая телогреек, хватая на ходу автоматы и гранаты, выбегали на сопку, занимали оборону вдоль побережья.

Ломов находился на огневой точке около крупнокалиберного пулемёта и смотрел на море. Но ночь скрыла и воду, и небо, и сопки. Доносились хлопки выстрелов вражеских пушек, снаряды рвались где-то в море.

— Кто приказал дать тревогу? — спросил Титова лейтенант.

— Никто не приказывал, товарищ лейтенант! Сам узрел посудинку в море. Прожектор засветил с того берега. Смотрю, к нам жмёт… Теперь сам ничего не пойму.

Рота рассредоточилась вдоль берега. Десятки глаз всматривались в море.

— Не десант ли? — произнёс Титов.

— Откуда ему быть-то? — ответил Шубный. — Пускай идёт, встретим.

Низко над водой с немецкой стороны хлестнул луч прожектора и тут же погас. На какое-то мгновение среди волн показалось судёнышко. Сомнений не было: к полуострову шёл одинокий мотобот. Чаще загрохотали орудия врага. Снаряды теперь рвались у самого берега. Снова блеснул луч прожектора и, уткнувшись в мотобот, задрожал над ним.

— Никак норвежский «селёдочник» тикает к нам, — воскликнул Шубный. — Ай, яй, яй, как засветили его!

— Селёдочник, говоришь? — произнёс Ломов, отвлекаясь от мысли о вражеском десанте.

— Да у нас в Архангельской так зовут их.

Бот уклонялся вправо, влево. По сторонам от него снопами поднималась вода. Визжали снаряды, шумел прибой. Матросы высыпали на берег.

Вдруг бот качнулся, накренился на левый борт. Но, подгоняемый волной, он продолжал идти к полуострову.

— Подбили! Ничего, дойдёт! — слышалось на берегу.

Неожиданно все ахнули. На борту появилась женщина с грудным ребенком и подросток. Они как будто не замечали рвущихся в воде снарядов. Лица их были обращены в сторону «малой земли». Мотобот врезался в волну прибоя, поднялся на ней и сел на грунт, как поплавок, раскачиваясь из стороны в сторону. Несколько снарядов разорвалось на берегу. Кто-то прыгнул в ледяную воду и с волной скатился в море.

— Давай! За мной, держи… руки! — волна накрыла с головой смельчака, но по голосу все узнали Чистякова.

Матросы бросились за старшиной, и мгновенно живая цепочка скользнула в воду к мотоботу.

У Ломова захватило дыхание. Ледяная вода хлестнула за ворот телогрейки. Луч прожектора мешал смотреть вперёд. Вода искрилась, ярко блестела, будто зажжённая. Звонко цокали о воду снаряды всё ближе и ближе к сидевшему на мели мотоботу.

Чистяков первым достиг «селёдочника». Он протянул руки к женщине, а она, обхватив мачту руками, крепко прижала к себе ребенка. Запрокинув окровавленную голову за борт, на палубе лежал бородатый мужчина. Над ним склонился плачущий подросток.