Прошлое и будущее

По окончании нью — йоркского ангажемента мне предложили выступить в одной телевизионной программе в Голливуде. Согласился ли я? А то нет! Это было настоящее везение, поскольку я, кроме солнца Калифорнии, имел в своем распоряжении отдельное бунгало и бассейн отеля «Беверли — Хиллз». Едва устроившись в номере, я полез в журнал «Where»

[52]

, в котором прочитал: «Лайза Миннелли выступает в «Коконат Гров». Я заказал столик на троих, распорядился отправить солистке цветы и вечером в компании Хеппи Годейя и Жака Вернона был на спектакле. Нет необходимости говорить о том, что на нас троих произвели огромное впечатление талант и необыкновенное сценическое чутье юной дамы. После спектакля мы бросились в артистическую уборную и, как полагается, говорили там о нашей общей любви к сцене и песням, о будущих выступлениях, о том, что любим и ненавидим, — в общем, о нашей работе. Мы все были настроены на одну волну. Поскольку мы оба, Лайза и я, становимся очень болтливы, когда речь идет о нашей профессии, беседа затянулась до поздней ночи. Она сова, а я — жаворонок, тем более что на следующий день мне надо было быть «в голосе» для телепередачи. Тогда Лайза сказала: «Я поеду на передачу с вами, если я вам не помешаю». Вы только подумайте! Надо быть сумасшедшим, чтобы такая дива могла помешать!

На следующий день к началу репетиции она уже была на месте. Я должен был исполнить три песни на французском — «Надо уметь», «С днем рожденья» и «Комедианты». Декорация, подготовленная для моего выступления, показалась мне до невероятности странной: терраса бистро с несколькими столиками, статисты в беретах, причем один из них — с длинным батоном под мышкой, на углу — прислоненный к стене велосипед… Одним словом, это было все, что я так ненавидел: пародия на Францию, продукт фантазии чужеземных декораторов, никогда не видевших декораций, которые Винсент Миннелли подбирал для своих фильмов! Я подозвал режиссера и заявил, что ни за какие коврижки не стану сниматься в смехотворной декорации, рассчитанной на среднего американца, никогда не выезжавшего за пределы своей страны. Ник Ванноф, человек в общем‑то очень милый, сохраняя спокойствие, попытался объяснить мне, что художник — декоратор создал этот шедевр специально для меня. Тогда я спросил его, бывал ли этот творец хотя бы на одном моем представлении. Ответ был: нет, но он человек с большим воображением… За несколько минут до последней репетиции я все еще стоял на своем: лучше вообще не выступать, чем выглядеть смешным. В конечном счете, не найдя мне замены, режиссер был вынужден согласиться на то, чтобы я выступал на пустом фоне, безо всяких бистро и статистов. Прощайте, хлебные багеты и усатые мужчины, похожие на австрийцев семидесятых годов девятнадцатого века! «Какой же вы самоуверенный», — сказала Лайза. Конечно! Я не желал становиться типичным французским шансонье для типичной и невежественной публики, идти на жертвы ради участия еще в одной передаче, какой бы престижной она ни была. Лайза продолжила: «А вот странно, когда вы нервничаете, то намного лучше говорите по — английски!» После записи, которая все же состоялась, мы пошли перехватить чего‑нибудь во французский ресторан. Лайза поинтересовалась моими планами назавтра. Я ответил, что должен ехать в Канаду, где после нескольких представлений в зале «Площадь искусств» собирался отправиться в турне по провинции. В тот вечер мы расстались более нежно, чем обычно.

Монреаль — это возвращение к истокам. Там у меня друзья, преданная публика, с ним связана уйма воспоминаний. Это воспоминания о дуэте с Пьером Рошем, о наших попойках, о путешествиях по стране, удивительной во все времена года, особенно весной, когда солнце, словно прекрасный принц, будит спавшую на протяжении долгих месяцев природу. Оно, как по мановению волшебной палочки, освобождает землю от снегов, которые казались вечными. А с приходом осени земля и леса одеваются в багрянец и золото. Я всегда испытывал особую нежность к Квебеку, где к нашему дуэту впервые пришел большой успех.

В «Площади искусств», красивом концертном зале на три тысячи мест, Жак Вернон — мой импресарио, секретарь и друг, сообщил мне перед последним выходом: «У меня есть для тебя сюрприз. Когда переоденешься, увидишь». Сюрпризом была Лайза во плоти и крови. Мне кажется, что она еще в Лос — Анджелесе договорилась с Жаком, который хранил все в тайне. Она сопровождала меня на протяжении всего турне, заряжала своей жизненной энергией, а во время репетиций танцевала чечетку с Жаком Верноном, профессиональным учителем танцев. Отработав в Канаде, я, в свою очередь, последовал за ней в Лас — Вегас, где она должна была петь. А потом, о боже мой, наша бродяжья жизнь положила конец этому любовному приключению, которое с течением лет превратилось в настоящую крепкую дружбу.

Голливуд моих мечтаний