Прошлое. Настоящее. Будущее

Как известно, вторая половина двадцатого века была временем торжествующего гуманизма и чувствительности к страданиям ближних и дальних. Не то чтобы на деле, но хотя бы на словах. Европейцы и американцы научились «чувствовать Другого», воспринимать (ну или хотя бы замечать) боль и страдания жертв, кем бы они ни были. Особенно важно это последнее. В девятнадцатом или начале двадцатого века сексуальные девиации были законным поводом для травли, а иной цвет кожи – для отказа в элементарной помощи и сочувствии. Проблемы негров шерифа не волновали, а педерастов принудительно избавляли от возможности заниматься любимым делом.

При всём при этом сами идеи гуманности и человеколюбия проникали в массы. В какой-то момент выяснилось, что они могут стать политически значимой силой. Впервые это проявилось, пожалуй, в «деле Дрейфуса», когда выяснилось, что «национальный момент» может стать не отягчающим обстоятельством, а наоборот. Дальше больше: добрые, гуманные люди стали регулярно протестовать против негуманных действий и практик. Выяснилось, что у добра имеются кулаки.

Пиком торжества добрых намерений стала всемирная компания против войны во Вьетнаме. Всё прогрессивное человечество в едином порыве требовало, чтобы США прекратили безобразия и “go home” [170]. Это сыграло не меньшую роль в последующем, нежели военное поражение. Оказалось, что люди доброй воли – это серьёзная сила. Которую, к тому же, уже невозможно загнать в подполье. Сила моральных аргументов оказалась больше, чем думали. И по мере подъёма уровня жизни и общей гуманизации быта она стала только возрастать.

Что этому могли противопоставить сильные мира сего, которым регулярно нужно кого-то щучить и примучивать?

Правильно. Если процесс невозможно остановить, его надо возглавить.

Как это было сделано? Путём трансформации самого образа «жертвы». А конкретнее – люди догадались, что настоящих жертв можно заслонить искусственными. Которые будут даже лучше настоящих, так как будут находиться ближе, вызывать больше сочувствия, а также громче кричать о своих страданиях. Их вопли заглушат стоны настоящих жертв.

Естественно, такие дела делаются не сразу. А соответствующие мероприятия преследуют не одну, а сразу много целей. Поэтому процесс пошёл не напрямую, а довольно причудливыми путями.

Для начала в общество была вброшена тема «страдающих меньшинств». Начали с сексуальных и расовых. В том числе и потому, что эти темы людей волнуют обязательно, по биологическим причинам. Всё, что связано с размножением, автоматически привлекает внимание, даже если эту тему мусолили стопятьсот раз. Не верите – пройдитесь по улице и посмотрите на рекламу. Что бы не рекламировалось, на восьмидесяти процентах рекламных щитов будут легко одетые девушки. Почему? А вот поэтому. И точно по тем же причинам всё, связанное с сексом и чужаками, будет вас волновать, даже если вы этого не хотите. (Надеюсь, связь между первым и вторым объяснять не нужно?) Так что проблемы негров и гомосексуалистов вылезли на первый план – и очень сильно отодвинули в стороны проблемы, скажем, реального классового неравенства.

Я хочу подчеркнуть: дело не только в том, чтобы добиться переключения внимания с действительных жертв на мнимые. Для плясок вокруг педерастов и чернокожих было ещё сто причин, иначе в политике не бывает. Но была ещё и эта причина – о чём я и толкую.

Однако дальше тема заглушения голосов настоящих жертв стала достаточно важной, чтобы ей уделили отдельное внимание. Это и было сделано – путём придумывания новых и новых видов ущемлений и угнетений. На фоне каковых настоящие страдания выглядят бледно.

Первым (но не единственным) источником этого стал так называемый «феминизм третьей волны». Когда женщины добились и формального, и реального равноправия, феминистки стали изобретать всякие неочевидные причины для обид и ненависти к мужчинам. Например, они стали бесконечно расширять сферу понятия «сексуальное домогательство». Феминистки стали понимать под ним вообще любое проявление сексуального интереса мужчины к женщине, вплоть до «слишком откровенного» взгляда. Более того – они стали привлекать общественное внимание к вопросу «изнасилования взглядом», об этом стали говорить и писать, а потом начались и судебные иски.

Разумеется, это стало вызывать возмущение мужчин. Возмущение стали подавлять на уровне закрикивания, заулюлюкиванья, а там уже и увольнения с работы, и судебные иски, и закошмаривание в прессе.