Прежде всего, – партии слишком легко поддаются закулисному управлению и режиссированию. Партию, которая выдвинет реально полезные и нужные народу лозунги, легко снять с голосования или даже не допустить до выборов. Вожди запросто перекупаются и продаются, в итоге чего «сливается» большая часть партии и, что особенно печально, «сливаются» ассоциировавшиеся с ней хорошие идеи. Иначе говоря, снять дееспособный и враждебный народу режим посредством «честных выборов», особенно по партийным спискам, не удавалось никогда и никому. Не враги же они самих себя. «Вроде очевидно, а до сих пор ведутся».
Во-вторых, как показал опыт Запада и, в течение последнего столетия, России, борьба партий раскалывает народ и делает его лёгкой добычей внутренних и внешних врагов.
Подлинная национальная идеология должна складываться лишь из идей, очевидно благотворных для всей нации (за вычетом, разумеется, тех, кто себя из состава нации сознательно исключает – словами и/или делами).
Национальная идеология— это то самое относительное тождество, позволяющее всем членам нации сказать: «Мы разные, но мы едины и вместе».
Именно такой подход позволил генералу Франко постепенно сплотить под своим знаменем все здоровые национальные силы – и фалангистов, и монархистов, и даже правых социалистов, точнее, социал-консерваторов.
Его же оппоненты остались, в конце концов, лишь с анархистами, леваками и прочими маргиналами, будучи в состоянии надёжно опереться лишь на «интернационалистов». Антинациональную сущность такой власти большинству испанцев пояснять нужды уже не было.
Идеология подавляющего большинства партий, бывших и нынешних, представляет собой смесь из одной-двух идей общенациональных (например, социальная справедливость, уважение к частной собственности, народное самоуправление) и куда большего количества идей узко партийных, в общенациональном качестве неприемлемых и вредных.
Первые идеи, как и следовало ожидать, играют роль «приманки», вынуждающей людей глотать «в нагрузку» вторые. Партийная дисциплина, «куда денешься-то». Вместо конструктивной и плодотворной работы в общенациональном масштабе начинаются жаркие перепалки на тему «выеденного яйца». Национальное единство разрушено, цель врагов нации достигнута.
Сам принцип принятия решений путём голосования, когда мнение тех, кто «против», не учитывается или почти не учитывается, тоже льёт воду на ту же мельницу врагов национального единства. Если на Западе, давно позабыв свои народные традиции, так ничего и не смогли найти взамен, то в русских традициях (на сходах, вече, казачьих кругах) всегда работал другой принцип – принцип соборности. Вокруг этого слова было сломано множество копий, по большей части «фофудьёй» и профессиональными провокаторами, но если сформулировать основные принципы соборности кратко и в нескольких тезисах, то они будут выглядеть примерно так:
• Предоставлять право голоса каждому желающему высказаться конструктивно и по существу (без перехода на личности и т. д.);
• Все мнения выслушивать, обсуждать и учитывать. Ведущих себя неконструктивно – выгонять и лишать права голоса: на этом и, возможно, на следующих соборах;
• Решение, принятое на соборе, должно быть принято единогласно, то есть те, кто первоначально был «против», должны согласиться с аргументами «за», а до тех пор должно работать право вето.
Конечно, такая схема работает только в одном случае – когда большинство участников руководствуется более или менее одной и той же системой понятий и ценностей, или хотя бы признаёт её правильность в качестве идеала, к которому надо стремиться. Поэтому принцип соборности проще всего реализуется там, где он и возник, – а именно в Церкви.
Если же речь идёт о светском соборе, то и на нём должны присутствовать некие авторитетные для всех ценности, вокруг которых и будет вестись работа. Во времена, когда Русь была православной, эту роль играли представители Церкви, которые улаживали возникающие споры и мягко поправляли мнение большинства, которое не всегда является безусловно правым (даже относительно честные выборы в Учредительное собрание показали, насколько русский народ оказался подвержен глубоко не русским партийным идеям).
В наше время, когда воцерковлённость русского народа оставляет желать много лучшего, таким авторитетом мог бы стать документ, формулирующий национальную идею, типа сильно улучшенной «Русской доктрины», а представителям Церкви на таком соборе могла быть предоставлена прежняя роль – «третейского судьи» и миротворца. Ну и завизировать соборные документы своей подписью – всё-таки сакральность там и всё такое.
Бесплодность же Учредительного собрания заключается именно в том, что у него такого высшего морального авторитета не было (да и не предполагалось изначально). А единственным реально эффективным «третейским судьёй» Учредительного собрания, как мы знаем из истории, оказался матрос Железняк.
«