У Ельцина были свои сильные стороны. Он умел учиться. Один раз я доказывал ему необходимость контактов с новыми профсоюзами. Борис Николаевич колебался – было ясно, что он не разбирается в этом вопросе, не понимает нужность и важность таких организаций. Я убедил его в этом, но он попросил дать ему подробную справку о профсоюзах накануне встречи. Справку я подготовил и передал президенту. На встрече с лидерами профсоюзов он вел себя так, будто сам долгие годы занимался их проблемами.
Эта встреча была одной из тех, что мне удалось реализовать. Самой многочисленной стала другая, с представителями Общероссийского комитета демократических организаций России, созданного как раз для поддержки Ельцина в его противостоянии с Верховным советом, началом которого стал декабрьский отказ народных депутатов утвердить кандидатуру Гайдара на посту премьер-министра. На ту встречу в Грановитую палату пришли более ста человек, представлявших самые разные общественные организации. Сокращенное название у комитета получилось ОКДОР, и Ельцин, выступая, сказал, что в таком названии слышится что-то дорожное, близкое ему. Просил поддержать его на предстоящем референдуме. А в ответ услышал ту формулу, которая потом заполонила страну: «Да. Да. Нет. Да». Это были правильные, на наш взгляд, ответы на четыре вопроса референдума: «Доверяете ли вы президенту? Одобряете ли социально-экономическую политику? Считаете ли необходимым проведение досрочных выборов президента? А досрочных выборов народных депутатов?» В апреле мы победили – большинство ответило, как надо. Но это не прекратило противостояния. Наоборот, обострило. Мирное будущее оставалось под вопросом.
Я понимал, что необходимо постоянное взаимодействие с общественными организациями. Дабы обеспечить его, еще в прошлом году я придумал Общественную палату из представителей разных объединений, союзов, движений. Лев Сухатов, помощник президента, выслушав меня, в сомнении покачал головой: шеф навряд ли оценит столь непривычную для него идею. В январе я поделился ею с Филоновым. Он обещал подумать. И конечно, забыл в суете дел. Когда я через два месяца напомнил ему, озабоченно проговорил:
– Ты подожди. Не спеши. Не до этого сейчас… – Немного поразмышляв, продолжил: – Давай-ка мы лучше твои предложения приспособим для более актуальных целей. Я сейчас приступаю к подготовке Конституционного совещания. Давай-ка мы твои предложения приспособим для совещания.
Я был не против опробовать идею в такой форме. Немедленно взялся за дело. Как и две мои сотрудницы – Ира и Валя, оставшиеся со мной еще со времен работы на референдуме в Татарстане. Ира в прежние времена трудилась в «почтовом ящике» – предприятии, производившем военное оборудование, в качестве инженера. Дотошная, старающаяся проникнуть во все детали, – более надежного сотрудника я не знал. Очень привлекательная брюнетка средних лет с неудавшейся личной жизнью: она была замужем, но с мужем развелась, а детей не заимела. Для нее не существовало ничего, кроме работы, на которую она приходила рано, а уходила совсем поздно. В отличие от нее толстушка Валя была замужем, частенько опаздывала на работу и старалась побыстрее убежать домой. Она любила получать четкие задания, дабы не мучиться размышлениями, лишний раз не напрягать извилины, хотя все оговоренное исполняла прилежно. Втроем мы принялись подбирать общественные организации, налаживать контакты. Общественная палата должна была включить в себя двести пятьдесят человек, уважаемых, представляющих самые разные сферы общественной деятельности, – творческие союзы, корпоративные, ветеранские, экологические и прочие организации.
За повседневной суетой, съедавшей и время, и силы, я не забывал о Насте. Я понимал, что это нехорошо, но любую возможность побывать в Институте государства и права использовал для того, чтобы повидаться с ней. Пусть для короткого разговора. Один раз мы пошли пообедать в расположенный неподалеку, в начале Старого Арбата, ресторан. Настя была чересчур задумчива, напряжена. Больше молчала, чем говорила, смотрела в сторону. Потом вдруг спросила:
– Тебе не кажется, что мы стоим на пороге гражданской войны?
Признаться, я опешил – вот что тревожит ее. Пробормотал:
– Есть такая опасность.
– И что? Опять жертвы? Опять свои будут убивать своих?
Опасность гражданской войны была реальной. Но я не хотел пугать Настю.
– Думаю… в наших силах избежать такого варианта развития событий… Уверен, до гражданской войны не дойдет.
Она глянула на меня тихими глазами, в которых надежда мешалась с неверием, и промолчала. А я ощутил себя обманщиком.
В другой раз, когда мы стояли у окна в коридоре института, она после долгой паузы вдруг посмотрела на меня с тревогой и спросила, смущаясь:
– Скажи… если только это возможно. Ты веришь в Бога?
Сдержанно улыбнувшись, я принялся излагать свои воззрения: