Прошлое

Судя по всему, эта вакханалия продолжалась несколько часов. Неудачи только раззадоривали Римини, заставляя его писать вновь и вновь. Ему хотелось испугать Софию, обратить ее в бегство, извиниться перед ней, исчезнуть раз и навсегда — и пусть эти жалкие строчки станут для нее последним напоминанием о нем. Ему хотелось освободиться, очиститься и одновременно — уничтожить, уничтожить что-то, что-то живое, что-нибудь. Он уже собрался было написать одно из писем на собственном теле — его кожа показалась ему отличным пергаментом, способным надежно, на века сохранить написанное на нем. От этой затеи его отвлек звонок телефона — Римини вдруг вспомнил, что за последние несколько часов уже неоднократно слышал этот мелодичный сигнал, но не счел нужным отреагировать на него; на этот раз он решительно взял трубку. Звонил Идельбер Авелар. Он официально представился Римини, процитировав слово в слово те три строчки, которыми описывалась его профессиональная деятельность в программе конгресса, после чего устроил какое-то телефонное родео, со множеством намеков, подсказок, поддавков и прочих вежливых уверток, которые вот-вот должны были смениться корректно сформулированной, но настойчивой просьбой, если бы не Римини: не дожидаясь конкретизации темы, он перебил собеседника, буквально вылив на него ушат ругани и оскорблений. Авелар повесил трубку. Римини постоял неподвижно, принюхался к исходившему от него самого запаху и счел за лучшее удалиться в ванную; на какое-то время он, мучимый рвотными позывами, завис над унитазом, но до опорожнения желудка через пищевод дело так и не дошло; впрочем, спазмы, как это ни странно, пошли Римини на пользу — по крайней мере, у него немного прояснилось в голове, и с глаз также спала мутная пелена, затуманивавшая взгляд. Римини вернулся к телефону, вспомнив, что видел на аппарате мигавшую красную лампочку — оказывается, кто-то уже оставил для него сообщение, как выяснилось, даже не одно, а целых три. Римини включил автоответчик и стал слушать. Все три сообщения оказались от Кармен; все три были записаны под аккомпанемент каких-то голосов, смеха, звона бокалов и музыки. В первом Кармен продиктовала ему адрес ресторана, где был устроен банкет по случаю окончания конгресса; во втором просила его поскорее присоединиться к ней, подкрепляя свою просьбу неплохо сымитированным детским хныканьем; в третьем, явно обеспокоенная и, похоже, уставшая, вновь продиктовала Римини адрес ресторана, причем интонация у нее была умоляющая. Римини стал искать ручку, чтобы записать адрес, но сделать это быстро у него не получилось — в итоге он так и не запомнил номер дома и не был уверен в том, что правильно расслышал название улицы. Воскресить автоответчик и прослушать сообщение заново ему не удалось; он добился лишь того, что его соединили сначала с прачечной, почему-то открытой в столь поздний час, затем с диспетчером гостиничной автостоянки и с кем-то из дежурных администраторов — и никто из абонентов не смог объяснить Римини, как следовало пользоваться автоответчиком, чтобы воспроизвести прослушанные сообщения. Неожиданно в трубке зазвучал уже знакомый Римини голос: ему вновь звонил Идельбер Авелар. Судя по всему, этот выдержанный и воспитанный человек принял нелегкое решение: сделать вид, что Римини ничего не говорил, а он ничего не слышал; выбрать столь унизительный нулевой вариант в отношениях с обхамившим его собеседником Авелара сподвигла необходимость все-таки получить свою аккредитационную карточку.

Римини расплакался. Он плакал, плакал и плакал до тех пор, пока от слез у него не разболелись глаза; против этой напасти могло помочь лишь одно средство — сон. Спал Римини беспокойно: ему снились неспешно вращающиеся вентиляторы на крыше гостиницы, залитый водой пепел, какие-то звонки, шум лифта, скрип двери и прикосновение чьих-то пальцев, гладивших ему бедра, голени, ступни. Приоткрыв глаза, он увидел женщину, очень похожую на Кармен; ему стало стыдно, и он, с трудом разомкнув губы, пробормотал: «Свет, свет»; женщина, проникнувшись сочувствием к его состоянию и изрядно удивившись вдруг проснувшейся в нем стеснительности, встала с кровати; Римини увидел, что в руках она держит уже снятые с него брюки. «Да, любимый, сейчас, сейчас», — сказала она, щелкая выключателем, и в следующую секунду Римини почувствовал прикосновение ее пальцев к своей груди — он понял, что Кармен снимает с него рубашку; было приятно и немного щекотно; он вздрогнул и услышал, как Кармен шепчет; «Надо же, как мы, оказывается, соскучились». Римини почувствовал, как она садится на него, как устраивается поудобнее, и — стал проваливаться в какую-то бездонную черную пустоту. Все вокруг завертелось, и Римини сам не заметил, как отключился; очнулся он буквально на миг: Кармен уже вернулась из ванной, слегка пихнула его в бок, ныряя под одеяло, и, прижавшись к нему, прошептала, что, быть может, она сошла с ума, что спрашивать ее сейчас ни о чем не нужно, но почему-то ей кажется, она почти уверена, что только что

забеременела.