Простая речь о мудреных вещах

Прошу вас во имя истины, во имя той цели, которую преследует ваша «Простая речь о мудреных вещах», дать место этому письму во втором издании вашей книги[107].

Александр Аксаков.

Часть третья

К злобе дня

Нигилистам

(Статья из газеты «Русский», 1868, № 68)

1836 года, июня 5-го дня, петербургская судебная палата по уголовному департаменту слушала дело о нарушении законов печати. Цензурный Комитет представлял:

«В статье “Русский Дон Кихот…” автор, говоря о литературной деятельности Киреевского, осмеивает православно-христианские верования этого писателя, составляющие, как известно, основание всех его философских рассуждений, и проводит мысль, что верования эти были плодом предрассудков и наивно-ребяческих понятий, навеянных маменьками и нянюшками; называет их Московскою сентиментальностью, непогрешимыми убеждениями убогих старушек Белокаменной, мистическими инстинктами, зародышем того разложения, которое погубило и извратило умственные силы Киреевского; автор глумится, как над невежеством и московскою мудростью, – над мыслями Киреевского о недостаточности чистого разума, о необходимости искать других источников познания и очистить дорогу к храму живой мудрости; над его убеждением, что философия, история и политика нуждаются, для своего оживления, в религиозных основах. Выписав из сочинений Киреевского то место, где он говорит, что просвещение в России должно быть основано на истинах Святой Православной веры, и что образованный класс наш должен обратиться к чистым источникам этой веры, и к разуму Св. Отцов церкви, автор сопровождает эту выписку словами: “Мне нечего прибавлять к этим словам; они сами говорят за себя…”»

Прокурор в своей обвинительной речи, по поводу этого отношения Цензурного Комитета, говорит:

«Объяснение в статье “Русский Дон Кихот”, личности Киреевского как замечательного психологического факта, само по себе не могло быть противозаконно: хотя автор причисляет Киреевского к мрачным и вредным обскурантам, стремится доказать, что от него коробит самого невзыскательного читателя, и что он был плохой мыслитель, – но за одно это он не мог бы отвечать перед законом, ибо Писарев имел право написать и напечатать статью о сочинениях Киреевского, как и всякий может сделать тоже самое о сочинении Писарева. Но, рассматривая деятельность Киреевского, критик дополняет его своими рассуждениями, в которых идет дальше законом дозволенных границ… Таким образом, он делает из него следующую цитату:

“Корень образованности России живет еще в ее народе, и что всего важнее, он живет в его Святой Православной церкви. Потому на этом только основании, и ни на каком другом, должно быть воздвигнуто здание просвещения России… Построение же этого здания может совершиться только тогда, когда тот класс народа нашего, который неисключительно занят добыванием материальных средств жизни, и которому, следовательно, в общественном составе преимущественно предоставлено значение – вырабатывать мысленно общественное самосознание – когда этот класс, говорю я, до сих пор проникнутый западными понятиями, наконец полнее убедится в односторонности Европейского просвещения; когда он живее почувствует потребность новых умственных начал; когда с разумною жаждой полной правды он обратится к чистым источникам древней Православной веры своего народа, и чутким сердцем будет прислушиваться к ясным еще отголоскам этой Святой веры Отечества в прежней родимой жизни России”».

«Вслед за этой выпиской, – продолжает Прокурор. – Писарев замечает, что, после таких мнений, Киреевского нужно считать глубоко падшим; такой результат, по его мнению, настолько ясен, что к выписанным им словам он, говоря его подлинными выражениями, не находит нужным ничего прибавлять; “слова эти, заключает автор, сами говорят за себя”.

Подобным же образом относится Писарев к религиозным убеждениям Киреевского и на странице 3-й, где он называет их “густым осадком допотопных идей”.

Издатель сочинений г. Писарева, опровергая это обвинение, в защитительной своей речи, приводит самое место из статьи, которое подало повод к обвинению, не заключая, де, в себе, по его мнению ничего предосудительного. Вот оно:

“Если бы подойти к сочинениям И.В. Киреевского так, как подошел к ним критик «Современника», говорит Писарев, то с ним порешить было бы очень не трудно. Причислять его к самым мрачным и вредным обскурантам вовсе не мудрено; за цитатами дело не станет; из его сочинений можно выписать десятки таких страниц, от которых покоробит самого невзыскательного читателя; ну, стало быть, и толковать нечего; привел полдюжины самых пахучих выписок, поглумился над всеми в совокупности, поспорил для виду с автором, давая ему чувствовать превосходство своей логики и своих воззрений, завершил рецензию общим прогрессивным заключением, и дело готово – статья идет в типографию.