Простая речь о мудреных вещах

Парень был страшным образом ранен; лицо все опалено, глаза, или по крайней мере веки, повреждены, а главное – вся грудь растерзана, так сказать, вспахана порохом, кожа содрана, мясо в клочьях, кость обнажена. Сорок лет спустя батюшка не мог говорить об этом без содрогания: так ужасно было положение бедного мужика, так раздирательны были его крики и стоны. Что делать? Казалось, он должен умереть в мучениях. Батюшка сейчас же послал за доктором, а между тем обступили его крестьяне: «Позволь, барин, позвать баб-знахарок; у нас есть две: они вылечат, у них есть заговор от всякой боли». Нечего было препираться о разумности или неразумии такого лечения в эту минуту. Несчастного страдальца отнесли в сарай по близости, положили на сено, и пришли две бабы. Они требовали, чтобы все вышли вон, в том числе и батюшка; что там делалось в сарае, он, следовательно, не видал, но не прошло двух минут, как крики и стоны прекратились, боль унялась, и раненый заснул. Когда доктор прискакал, больной был совершенно спокоен, не было ни боли, ни жару, и, после перевязки и других медицинских пособий, он выздоровел.

Мгновенно совершенное утоление боли и жара осталось несомненным, но необъяснимым фактом.

Из письма г. Чубаторова

Получил я за женою в приданое шесть домов; в одном из них жил сам, а прочие были заняты разным хозяйством. В 1861 году каменный дом с деревянною пристройкой, в котором находилась гостиница, попался под пожар; загорелся примыкавший к деревянной пристройке дом бывшей Старой полиции, и пламя после того перекинуло на соседний с другой стороны деревянный дом. Губернатором в Орле в то время был граф Левашев. Он особенно перед другими был скор на помощь к несчастным, которым угрожала опасность пожара; так что при нем ни одного пожара не происходило, на который бы он не прискакал первый и не принял сам личного и деятельного участия к прекращению его. И в настоящем случае, едва доложили графу о происшедшем пожаре, как он поспешил туда. Приехав, он вскочил на крышу дома полиции, и как пламя, по замеченному выше, уже перекинуло через мой дом на соседний с ним, то он закричал пожарной команде: «Пусть эти горят, а тот, – он указал на дом жены моей, – непременно отстоять». Сам я тем временем спал в другом доме, в котором жил вместе со своим семейством. Меня разбудили и известили о пожаре. Я только спросил: там ли граф Левашев, и, узнав, что он там, с благоговением перекрестился на икону Феодоровской Божией Матери, и, предавшись в волю Божию, преспокойно заснул в полной уверенности, что ничего не случится, так что все даже посторонние изумились моему видимому хладнокровию. На другой день встаю, и жена извещает меня, что и дом, и вся пристройка наши целы. Оставалось только возблагодарить Заступницу нашу, Царицу Небесную. Замечательно здесь с одной стороны, то, что граф Левашев, которому естественнее бы было тушить и останавливать дом полиции, сосредоточил заботу на одном доме жены моей, а с другой стороны, мое хладнокровие, с каким я отнесся к своему собственному несчастию, тогда как прежде, при одном слухе о пожаре у людей сторонних, я всегда старался попасть туда с помощью первый, предупреждая самую пожарную команду.

Заседание у г. Юма

Мне случилось вместе с И.С. Аксаковым быть у г. Юма в Петербурге в январе 1872 года. Восемь нас село за большой круглый стол, покрытый толстым зеленым сукном. Мы все положили руки на стол. Я сидел рядом с г. Юмом. Лицо г. Юма простое и открытое, внушающее доверенность. Начался разговор между присутствующими о посторонних предметах. Мне это было неприятно, и я заметил, что в ожидании чего бы то ни было особенного развлекать внимание мелочами неприлично. Мне отвечали, что напротив это содействует успеху. Через несколько минут стол начал двигаться, приподниматься с одной стороны, со стоявшей на нем свечою, послышались на разных точках как бы удары чем-то твердым. Карандаш, колокольчик, из рук, которые держал кто-нибудь после под столом, вынимался кем-то или чем-то ощутительно, и передавался другому лицу на противной стороне. Я почувствовал при этом как будто прикосновение чьей-то руки. После г. Юм посадил меня за особый стол с мраморной доской, и я почувствовал, что мрамор под моей рукой через несколько минут дрожал.

Вот все, что происходило в этом и другом последовавшем заседании. Фальши никакой предполагать было нельзя. Заседания проходили на квартире академика по части химии Бутлерова, с участием известного ревнителя спиритизма А.Н. Аксакова, которого я знаю с детства, и в добродетели которого совершенно уверен.

Все происходившие явления – вынуть колокольчик из рук одного и отдать другому, постучать, пошевелить столом, – кажутся как будто детские шалости: а есть что-то! Если есть что-то, то и это уже важно и вызывает на размышление.

Письмо А.Н. Аксакова