Ждать...
А если наступит то самое поздно, о котором твердил Дмитрий Борисович?
Что, если я упустила все время, которое нам отводилось. Я растратила его впустую... Мысленно я дала Макару шанс, но... я так и не осмелилась произнести эти слова вслух... А он никогда не напомнил больше об этом... Он тоже ждал... Мы оба растрачивали данное нам время впустую... А теперь неизвестно — предоставит ли жизнь нам еще один шанс...
Время тянулось как резиновое. Никаких новостей больше не было. Никто к нам не выходил. Но Лев попытался успокоить меня, сказав, что это на самом деле хороший сигнал.
Чтобы немного прийти в себя и прогнать жуткие мысли, заставляющие кровь стыть в жилах, я снова села на скамейку, забилась в уголок и достала телефон Макара из сумочки. Экран вспыхнул, отображая заставку — наше совместное фото. В тот осенний денек мы гуляли по парку за нашим домом, а Макар исподтишка сделал селфи, на котором мы были запечатлены втроем.
Счастливые до безобразия...
— Лев, если Макар не выкарабкается, а она выживет... я не знаю, что со мной будет, — вымолвила я, неподвижным взглядом глядя на заставку.
— Он выкарабкается! И думать не смей о таком! Ему есть, ради кого жить! И он будет жить, ты поняла меня?
— Поняла, — выдохнула я почти беззвучно.
Есть еще шанс. Уверена, он есть...
Глава 28. Не поздно...
До самого рассвета мы со Львом ждали вестей.
Вскоре его вызвали врачи и увели куда-то. И, очевидно, произошло что-то серьезное, поскольку я так и не дождалась его возвращения.
Медицинский регистратор еще какое-то время наблюдала со своего рабочего места за моими метаниями по коридору, а позже посоветовала ехать домой.
Эмоционально обессиленная я вызвала такси и вернулась к маме и Глебу, чтобы в кругу семьи немного набраться сил и отдохнуть.
Вот только я не назвала бы все это отдыхом. Это был ад!
Я находилась на грани отчаяния. Сердце кровью обливалось, стоило подумать о Макаре, а думала я о нем постоянно. Даже во сне.
Но если мне и удавалось заснуть, то ненадолго. То и дело меня мучили кошмары.
То авария приснится с моим участием, то будто бы плачу кровавыми слезами, а следом локации менялись и я уже находилась на чьих-то похоронах с траурным платком на голове...
Жуть.
Сны эти были настолько реалистичными... До лихорадочной дрожи, ледяного пота и тихой паники.
Всякий раз я подскакивала с кровати и еще длительное время пребывала в прострации. Не могла отделаться от ужаса, который я испытывала во сне.
И если во сне я испытывала ужас, то наяву я ощущала чувство полнейшего душевного опустошения. Беспросветную тоску.
В подобном изматывающем состоянии я провела следующие две недели, которые показались мне одними из самых темных дней в моей в жизни.
Над головой словно черное облако нависло. Тяжелое, давящее. И с каждым последующим днем оно становилось все чернее и чернее. С каждым безрезультатным звонком все росло и росло. И такое ощущение, что в какой-то момент оно могло поглотить меня.
Каждое мое утро началось со звонка в справочную больницы. Звонком день и заканчивался.
Это уже стало особым ритуалом. Но всегда мне давали один и тот же ответ — пациент стабилен и находится без сознания.
Вскоре я получила допуск на посещение Макара и трижды наведывалась в отделение реанимации, но так ни разу и не застала его в сознании, поскольку он находился в медикаментозной коме. Сломанные ребра не давали легким расправляться. Макар не мог самостоятельно дышать, потому его подключили к искусственной вентиляции легких.
Больно было смотреть на него. На отца своего ребенка... со всеми этими трубками и проводами, подсоединенными к нему.
Он вроде рядом... Я могла к нему прикоснуться, ощутить прохладу его кожи, но сознание его находилось где-то очень далеко. Не со мной.
Это невыносимо... Не иметь возможности слышать его голос. Это нестерпимо больно...
Вчера я снова понадеялась на удачу и позвонила в справочную больницы, но, как и в предыдущие разы, ничего нового мне сообщили.
Информацию о состоянии Макара настолько обтекаемо преподнесли, что можно было только предполагать, как скоро он придет в сознание.
Одно радовало — его начали постепенно выводить из искусственной комы, а значит, жизни его больше ничего не угрожало.
Сегодня я решила поехать в больницу. Сердцем чувствовала, что именно сегодня — тот день, когда удача нам повернется. Когда все трудности можно будет оставить за чертой. Когда жизнь начнется с чистого листа.
— Алён, мне поехать с тобой? — спросила мама, также забывшая, что такое покой и здоровый сон.
— Не нужно, мам. Оставайтесь дома, попытайся вздремнуть. А если что-то изменится, я обязательно тебе позвоню, — ответила я бодро, изо всех сил старалась держаться перед мамой и Глебом.
— Ты бы хоть поела, прежде чем ехать. Худая вон какая стала. Скоро просвечиваться будешь.
— Я пообедала уже.
Мама насупилась.
— Чай — это не обед, — настаивала она и я сдалась под ее натиском.
Сдалась, только чтобы сильнее не расстраивать ее. Она и без того воспринимала происходящее близко к сердцу. Пропускала все через себя, как и я.