Просто вместе

Он ушел, хлопнув дверью, она закрылась у себя, а когда вышла из комнаты, они что-то делали у входной двери. Полетта была на седьмом небе от счастья: любимый внук заботится о ней.

— Давай, девочка моя, садись. Тут ведь все как в мотоцикле: хочешь хорошо ездить — отладь его заранее…

Он сидел на корточках и дергал за ручки и рычаги.

— Ноги на месте?

— Да.

— А руки?

— Высоковато…

— Так, Камилла, иди сюда. Рикшей будешь ты, так что ручки отрегулируем по тебе…

— Отлично. Мне пора… Проводите меня до работы, проведем испытание…

— Оно помещается в лифт?

— Нет. Нужно его сложить, — занервничал он… — Ничего страшного, бабуля вроде не парализована, или я ошибаюсь?

— Тррр, тррр… Пристегни ремень, Фанжио,[58] я опаздываю.

В парке они развили гоночную скорость, и, когда остановились на светофоре, волосы у Полетты растрепались, щеки раскраснелись.

— Ладно… Оставляю вас, девочки. Как доберетесь до Катманду, пришлите мне открытку…

— Эй, Камилла! Не забыла про вечер?

— Ты о чем?

— О блинах…

— Черт!

Она прикрыла рот ладошкой.

— Я забыла… Меня не будет.

По лицу Франка Камилла поняла, как он расстроился.

— Это правда важная встреча… По работе… Я не могу отменить…

— А как же Полетта?

— Я попросила Филу подменить меня…

— Ладно… Тем хуже для тебя… Съедим все сами…

Он стоически перенес удар и удалился, виляя бедрами.

Ярлык новых трусов натирал поясницу.

14

Матильда Даенс-Кесслер была самой красивой женщиной из всех, кого Камилла встречала в жизни. Очень высокая — намного выше мужа, очень худая, очень веселая и очень образованная. Она ступала по нашей маленькой планете без страха и сомнений, интересовалась всем на свете, умела удивляться самой малой малости, все ее забавляло, возмущалась она — если возмущалась! — этак походя, с ленцой, в разговоре то и дело легонько касалась рукой руки собеседника, никогда не повышала голос, в совершенстве владела четырьмя или пятью языками и более чем умело пряталась за обезоруживающей улыбкой.

Матильда была так прекрасна, что Камилле никогда не приходило в голову нарисовать ее…

Это было слишком рискованно. Матильда была слишком живой.

Впрочем, нет, рисовала — однажды, небольшой набросок. Ее профиль… Пучок и серьги… Пьер украл у нее рисунок, но это все равно была не она. Недоставало низкого голоса Матильды, ее блеска и ямочек на щеках, когда она улыбалась.

Матильда была доброжелательной, надменной и беззастенчиво-свободной — как все, кто вырос в богатых семьях. Ее отец был знаменитым коллекционером, она всегда жила среди красивых вещей и никогда ничего не считала — ни деньги, ни друзей и, уж конечно, ни врагов.

Она была богата, Пьер — предприимчив.

Она молчала, когда он говорил, и сглаживала его неловкости, стоило ему отвернуться. Пьер находил и обтесывал новичков. Этот человек никогда не ошибался — именно он раскрутил Вулиса и Баркареса, а Матильда занималась тем, что удерживала их при себе.

А удержать она могла любого.

Их первая встреча — Камилла прекрасно помнила тот день — произошла в Школе изящных искусств, на выставке курсовых работ. Матильду и Пьера окружала особая аура. Грозный торговец и дочь Витольда Даенса… На их приход надеялись, их побаивались, с тревогой ждали их реакции. Она почувствовала себя жалкой букашкой, когда они подошли поздороваться с ней и ее убогими дружками… Она опустила голову, пожимая им руки, прошептала несколько восторженных слов и при этом судорожно искала взглядом, куда бы спрятаться.

Это случилось в июне, почти десять лет назад… Ласточки устроили концерт во дворе школы, а они пили дрянной пунш, благоговейно внимая речам Кесслера. Камилла не слышала ни единого слова. Она смотрела на его жену. В тот день на той была синяя туника, подхваченная широким серебряным поясом: стоило Матильде шевельнуться, и крошечные бубенчики начинали звенеть, как безумные.

Любовь с первого взгляда…

Потом они пригласили их в ресторан на улице Дофин, и в самом конце обеда с обильными возлияниями один приятель начал приставать к Камилле, уговаривая показать им свой альбом. Она наотрез отказалась.

Несколько месяцев спустя она снова пришла на встречу с ними. Одна.

У Пьера и Матильды были рисунки Тьеполо, Дега и Кандинского, но у них не было детей. Камилла так никогда и не осмелилась спросить почему и без раздумий кинулась в расставленные силки. Но она разочаровала охотников, и петля удавки ослабла.

— Что ты творишь? Ну что ты творишь? — орал Пьер.

— Почему ты так себя не любишь? Ну почему? — мягко вторила мужу Матильда.

И она перестала ходить на их вернисажи.

Когда супруги оставались одни, Пьер в отчаянии вопрошал:

— Почему?

— Она обделена любовью, — отвечала его жена.

— Это мы виноваты?

— Все…

Он стенал, положив голову ей на плечо:

— Боже… Матильда… Раскрасавица моя… Почему ты позволила ей ускользнуть?

— Она вернется…

— Нет. Она все испортит…

— Она вернется.

Она вернулась.

— Пьера нет?

— Он обедает со своими англичанами, я не сказала, что ты придешь, мне хотелось спокойно с тобой поговорить… Скажи-ка… Ты… ты что-то принесла? — она наконец заметила ее папку.

— Нннет, пустяки… Кое-что, ерунда… Я ему обещала…

— Можно посмотреть?