Просто вместе

Потом она выслушала инструкции одного из официантов, который объяснил ей, как именно следует срезать корки с треугольных кусочков сдобного хлеба.

— Насколько они должны быть зажарены?

— Ну… Пусть будут золотистыми, вот и все…

— Давай, поджарь один. Покажи, какой именно цвет тебе нужен…

— Цвет, цвет… Дело не в цвете, а в ощущении…

— Но я-то буду отталкиваться от цвета, так что сделай образец, иначе я буду все время дергаться.

Она очень ответственно отнеслась к поручению и ни разу никого не задержала, кидая тосты официантам в сложенную салфетку. Не помешал бы небольшой комплимент: «О, Камилла, какие замечательные тосты ты нам делаешь!» Но, увы…

Она все время видела спину Франка — он навис над своими плитами, как ударник над барабанами: дзинь крышкой здесь, дзинь крышкой там, ложечку приправы туда, ложечку соли сюда. Высокий худой парень, помощник шефа, как поняла Камилла, все время задавал ему вопросы. Франк отвечал односложно и через раз. Все кастрюли были медные, он передвигал их с помощью прихватки и, видимо, пару раз обжегся — Камилла видела, как он тряс рукой и дул на пальцы.

Шеф нервничал. Скорее, скорее… Не зарывайтесь. Подогрейте! Пережарили. «Соберитесь, господа, соберитесь!» — то и дело призывал он.

Их работа подходила к концу, а в другой части кухни становилось все жарче. Зрелище впечатляло. Лица поваров заливал пот, и они на манер котов тыкались головой в плечо, чтобы промокнуть лоб. Парень, занимавшийся жарким, был пунцово-красным и без конца тянул из бутылки воду, колдуя над своими птичками. (Нечто с крылышками, одни меньше самого маленького цыпленка, другие — в два раза больше…)

— С ума можно сойти… Какая там температура, как думаешь?

— Точно не знаю… Над печами — не меньше сорока… Может, даже пятьдесят… В смысле физической нагрузки это самая тяжелая работа… Давай отнеси это на мойку… И смотри никого не задень…

Она вытаращила глаза, увидев горы кастрюль, сотейников, металлических мисок, дуршлагов и сковородок, ровными пирамидами стоявших в огромных баках. Вокруг не было ни одного белого человека, а невысокий паренек, к которому она обратилась, в ответ только покачал головой и принял от нее очередную порцию грязной посуды. Судя по всему, он ни бельмеса не понимал по-французски. Камилла несколько мгновений наблюдала за ним, и, как это случалось всякий раз при встрече с изгнанником с другого конца света, лампочки Матери Терезы слабо замигали у нее в мозгу. Откуда он? Из Индии? Из Пакистана? Что за жизнь он вел? Как попал сюда? Приплыл? Прилетел? На что надеялся? Какую цену заплатил? Чем пожертвовал? Где живет? Большая ли у него семья? Где его дети?

Поняв наконец, что ее присутствие нервирует посудомойщика, она ушла, скорбно покачав головой.

— Откуда приехал этот парень?

— С Мадагаскара.

Первый прокол.

— Он говорит по-французски?

— Конечно! Он здесь уже двадцать лет!

Та-а-ак, пора тебе ложиться спать, недотрога…

Она устала. Нужно было все время что-то лущить, резать, чистить или убирать. Чистое безумие… Как им удается перемалывать такое количество жратвы? Зачем так набивать брюхо? Да они же сейчас лопнут! 220 евро, это сколько в пересчете? Почти 1500 франков… Пфф… Сколько всего можно купить на эти деньги… Если извернуться, хватит даже на небольшое путешествие… Например, в Италию… Сидеть на террасе кафе, слушая бездарный треп красоток, потягивающих из толстенных чашечек слишком сладкий и слишком крепкий кофе…

Да, на эти деньги можно организовать чудную жизнь: рисовать, гулять по площадям красивейших городов мира, любоваться лицами людей и томными котами… Накупить кучу книг, дисков и даже шмоток на всю оставшуюся жизнь…

Через несколько часов все будет съедено, оплачено, переварено и извергнуто…

Она была не права, рассуждая подобным образом, и знала это. Она трезво смотрела на вещи. Камилла разлюбила есть еще в детстве, потому что завтрак, обед и ужин были для нее настоящей пыткой. Для маленькой одинокой чувствительной девочки эта ноша была слишком тяжелой. Один на один с матерью, которая курила, как пожарник, ставя на стол тарелку с едой, приготовленной как попало: «Ешь! Это полезно для здоровья!» — заявляла она, закуривая очередную сигарету. Иногда к ним присоединялся отец, тогда девочка как можно ниже опускала голову, чтобы не выдать себя. «Скажи, Камилла, ты скучаешь по папе? Так ведь, ну скажи?» — допрашивали ее.

А потом было уже поздно. Она потеряла интерес к еде… Да и мать в какой-то момент совсем перестала готовить… С тех пор она ела как птичка, с другими случаются вещи похуже, например прыщи. Все вокруг доставали ее, но она как-то выкручивалась. И никто ничего не мог с ней поделать: выглядела она вполне благоразумной… Она не желала иметь ничего общего с их жалким миром, но когда чувствовала голод, ела. Конечно, она ела, иначе не дожила бы до сегодняшнего дня! Ела. Но без них. В своей комнате. Йогурты, фрукты или мюсли — между делом, читая, мечтая, рисуя лошадей или переписывая слова песен Жан-Жака Гольдмана.

Унеси меня отсюда.