Простой сборник

Проворный заболоченный снег желал забрать ее в свои ряды, но Эля верила в себя и, утирая слезы, продолжала верить. Сапоги слетели с ног. Обрадованные большим количеством снега, начали плескаться в рисовом подобно бирюзовым рыбам апреля. В груди зияло размозженное сердце: альбом выпал еще в колеснице. Пальто рассыпалось, издав последний всхлип. Его деревянные крошки застряли в обрадованной утру молодой желтой розе, которая обнималась с ворсинами красно-голубого свитера постольку поскольку. Светало. Пятна крови выдавали тропу перемещений Эли. Она учуяла истраченные силы и повалилась в хохочущий снег. Чтобы полностью скрыться из виду, она засыпала себя и рыла вглубь, пока не наткнулась на болотистую грязь чернее ночи. Дыхание нормализовалось и вокруг стало тихо. Эля достала наушник и коробочку с впаянным телефоном, но тут же разрыдалась: разряжено. Она закрыла глаза и попыталась заснуть. Вместе с кровью, из груди вытекали остатки энергии, но сон не наступал. Наоборот, находящийся за шиворотом снег лишь раздражал Элю. Она материла его тем, что осталось от слов. А он лишь стремился с ней поиграть своей мерзлой оригинальностью. Эля зажмурилась и заставляла себя терпеть. Зубы перестали выдерживать давление и лопались как сосульки. Вдалеке заревели сирены. С каждым их ревом то, что оставалось от сердца Эли, замирало.

Она принимала подснежную колыбель и старалась улыбаться приюту. – Тут мне и место, – думала она. – Тут мне самое место. В толще земли, далеко за болотами, Эля услышала слова. Нечеткие, они проявлялись стержневым звуком, собирались в строчки, а затем и в строфы. Последним вздохом Эля подпевала таковым, выплевывая крайние буквы, а стихи спаривались друг с другом, хаотично приглашая в свои закаленные хоромы. Пустой бледной кистью Эля копала в сторону звуков, даже не копала, а просто гладила упругую пепельную грязь. Но грязь была слишком сыра, да и стихи решили прекратиться.

Лиловый дым

Могучие малахитовые ветви ели распахнули окошко и попросили тепла. Клен вскочил с кровати и подкатил к ним обогреватель, при том сам обжегся медовой лавой. – Так пойдет? – спросил он у еловых. Они покорно кивнули. В комнату вошел ледяной воздух, подобно кондуктору в коралловой шубе, но, заметив резкий взгляд молодого человека, растворился во вроде бы ночи. Клен сел на кровать и стал рассматривать ластящиеся к обогревателю ветви. От них пахло небесным изумрудом. Он не расстраивался из-за неожиданных гостей, ему все равно не спалось. Вот уже неделю он работал в закрытом маркете на должности ждущего бед. И уже неделю как каждую ночь он беспокойно ворочался, то ли от неожиданного счастья, то ли назойливых мечт о том, что новая работа, наконец, станет для него персонально вечной.

В левом боку зачесалось, и изнутри послышался громкий чих. Клен задрал серую майку и увидел, как из кишки вылазит рыжий мышонок. Торс Клена был покрыт мягким прозрачным пластиком так, что возможно было наблюдать за механикой органов и сообщать мышонку о неисправностях. Тот, словно пучок задорного огня среди алой бури, закрыл кишку на засов и, поднявшись по ребрам, вышел в люк в подмышке.

– Спасибо тебе, – сказал Клен. – А теперь прими ванную, ты сильно замарался.

Мышонок потянулся к нему лапками, Клен взял его в свою ладонь. – Что такое? – забеспокоился он. Мышонок смочил коготки слюной и сдвинул линию жизни в привычное русло, а затем отсалютовал Клену и ускакал мыться.

Ветви, согревшись, закрыли за собой окно, и в комнате стало теплее. Клен почувствовал, как, вновь воцарившее, тепло укутывает его в гранатовый плед и подбивает подушку из соломы.

– Как хорошо, что у меня есть работа, – начал думать он, но, не успев развить мысль, отошел в иное пространство, где мигом очутился на дуэли за честь упитанной красотой принцессы. Мышонок вернулся в комнату. Взъерошенный от мыльной воды, он смастерил себе смешную прическу и сел на лоб Клена. В какой-то плоскости он стал похож на янтарную прядь светлых волос парня, но, отбросив такие догадки, проник в люк на затылке и принял участие в дуэли.

Принцесса была спасена.

***

Район закрытых предприятий Хренограда напоминал выцветший полигон, которым никогда не пользовались. Среди редких трехэтажных домов, окруженных усталыми елями, из плоской пепельной земли торчали толстые смоляные трубы разных размеров и конструкций. Объединяло их одно: ядовитый лиловый дым, выходящий из подземных крематориев и смыкающийся в вышине в плотную степь разлуки с некогда зеленым небом. Небо, все же, изредка выглядывало через удачные щели, но пользы никакой не несло. Большая часть трехэтажных домов пустовала, в остальных рождались и умирали, так сказать, люди, в основном работавшие на закрытых фабриках, маркетах и поликлиниках (дома таких предприятий еле дотягивались до второго этажа, в основном росли вглубь, сами не зная зачем).