Эля улыбнулась. – Посмотрела фотографии позапрошлого года, – ответила она. – Было лето, дождливое еще. Я просыпалась рано утром. Бабушка спала, а за окном черное сменялось серым. Просыпалась и доставала из шкафа вчерашний виски, запрятанный в старых маминых вещах. Насколько помню, виски всегда был вчерашним.
А из холодильника доставала яблочный компот. Ну, и смешивала. Помню вкус этого напитка. Вкус… Вкус пряного пластилина. И еще смотрела телевизор. Всегда – повторения концертных передач.
– А что бабушка?
– Ничего. Я пила и смотрела до девяти-десяти, потом вновь ложилась. Если она вставала выйти в туалет, я пряталась за старое соломенное кресло в одеяле, но это было редко. Когда ложилась обратно, целовала ее в щеку. Она мило улыбалась. Здорово было.
– Здорово, – Вася засмеялась. – Но ты всегда можешь повторить.
– Нет. В воспоминаниях теплее. А сейчас от виски пучит, урожай яблок какой-то не такой. Нет.
Эля задумалась. – Гоша звонил.
– Гоша?! С чего бы? После стольких лет. Как он?
– Захотел лично поздравить.
– Вот и погуляем! Можешь не волноваться, Эля, сегодняшняя ночь – вся твоя, без остатка. Вася достала из кошелька купюры. – Угощай!
На Эле был голубой свитер, поросший побегами молодой розы. На всякий случай, она перебинтовала пасти сапог. Зачмыренные, они бились в угоду окружающей музыке, быстро уставали, и бились вновь,
Гоша подошел позже. Он оказался измотанным и вспотевшим. На столе к тому времени стояли пустые стаканы из-под бразильского сидра, нагая бутылка водки и случайная закуска, для раскраски. Поприветствовав девушек, он стал ждать, когда поприветствуют его. Не дождавшись, он отсалютовал поздравления Эле и уселся по сторону Васи.
– Подумать только, – сказала Вася. – Сколько лет мы вот так не собирались втроем? Шесть? Школьниками были тогда.
– Были, да. – сказал Гоша и хмуро посмотрел на бутылку водки. – Ты был еще в Васю влюблен! – подхватила Эля.
Она оценила забытого: светлый как рассвет во сне чуб, прохудившееся лицо, кaк при больной печени, темная улыбка.
Одет он был в грязную одежду, а по шее струились ручейки стеснительного пота.
– Смотри, глазами бегает, – задразнилась Вася. Гоше было душно. Он расстегнулся и поспешил себе налить.
– Сразу видно, помотало его по жизни. Много плакал. Сколько их было, а? – продолжала Вася.
– Было и было, – отрешился Гоша. Он подумал намекнуть, что пришел сюда не разговорами, но сдался. – Как ты, Эля? Все еще поклоняешься мертвецам с их стишками?
– Все еше.
– Пора уже и честь знать. Самой что-нибудь писать, например.
– Нет, – ответила Эля. – Поэзия – наука мертвых. А я жива.
– Как же, по-твоему, мертвые пишут? – не унимался Гоша.
– Не знаю. Во всяком случае, умрем и увидим.
Гоша нашел в себе недоумение, но пить не переставал. – Лучше попробовать так, в живую.
– Ты советы пришел раздавать, Георгий? – очнулась Вася. Она часто зевала, но с усталостью бороться не переставала.
– Я вас так давно не видел!
– Знаете, – выдавила Эля. – Пойду танцевать.
– А вот это правильно! – подхватил Гоша, но остался на месте. Эля пропала в гуще тел. Вася вдруг захотела присоединиться, размять сутулость, но Гоша ее остановил. – Ты сегодня такая красивая, – сказал он.
– Спасибо.
– Шесть лет не виделись. Вот это да.
– Да. Ты то как?
– Так же.
– Серьезно? Не могу поверить, что не пытался измениться.
– Нет. Я себе установку выбрал. Только вот следовать ей не получается. Отошел от тебя, влюбился в Женю. Страдал. Потом – в Аню. Страдал! В Сашу, страдал. В Настю даже!
– Мне имена ничего не говорят, Гоша. Но вот в Настю точно не стоило.
– Еще бы. Все нервы вымотала.
– Так уж все?
– Смотри.
Тут Гоша обнажил челку и презентовал страшный шрам на лбу. Вася аж вскрикнула. А Гоша вздохнул.
– Последние два месяца жил у Лизы на кухне, – сказал он. Представляешь, она за это время фатально изменилась! В общении стала взрослее, взглядом – свежее. Осанка улетела к Сатурну. Помимо прочего, я подозреваю, что она похудела килограмма на три. Не знаю, конечно, но ощущения такие, что дело все-таки было во мне. В смысле, всецело. Будто я убивал ее, а теперь она расцвела. Теперь ей все равно, живой я или нет.
– Я тебе это еще тогда говорила. Занятие тебе надо найти, заработок, в конце концов. Ты, верно, на шее сидел у всех… (Вася пересчитала)… пятерых и лопал, свесив лапти, клубничное мороженое. А с мороженого на их прекрасные шеи падали липкие капли. Мало приятного, скажу. Тем более, есть люди, которым суждено быть одинокими. И в этом нет ничего страшного. Ведь, как ты знаешь, рождаемся и умираем в одиночестве.
– A я не понимаю. Да, рождаемся. Да, умираем в одиночестве. Но тогда зачем жить в одиночестве? Зачем? Если есть возможность делать что-то совместное.
– Что, например? Лежать на диване совместно? Меня устраивает быть одной. Сама с собой делю интересы, работы. И не хочу никого ублажать, ради, так называемого, призрачного сходства.
– Да ну тебя, – обиделся Гоша.