— Ну, думаешь. Думаешь плохое.
— Я о вас, Владислав Николаевич, вообще не думала.
— А ты не можешь звать меня иначе?
Ася покорно попробовала про себя.
— Нет, не могу.
— Знаешь что, давай сейчас подъедем к вашему дому, зайдем и скажем все бабушке.
— Что скажем?
— Ну, что мы поженимся. — И улыбнулся иронически. — Я тебе предлагаю руку и сердце.
Ася не ответила. Она не очень-то понимала, как потом в ней отзовется (ведь вот плакала же о нем!), и поэтому не отказалась сразу. Но и женой быть… Женой?
Аська рассмеялась — широко, громко, со слезами, которые нежданно и упруго поскакали по щекам.
— Чего, чего ты?
— Сама не знаю. Я не могу быть женой. Простите. Я не могу!
— Истерика у тебя, что ли?
— Да нисколечко! — Ася вытерла глаза и все еще продолжала смеяться. Какая там истерика?!
— Тогда что ж… Ты не согласна, что ли? — уже с обидой спросил он.
— Конечно, нет! — выкрикнула вдруг Ася весело. И сразу ей полегчало, точно клещи держали внутри и вот отпустили!
— Ннну… Не знаю уж… Я как-то не ожидал. — Он согнулся над рулем, старый уже, несчастный, неудачливый человек. (Ну и пусть! Пусть неудачливый, мне-то что!) — Куда же тебя везти?
— Да никуда. Я здесь выйду. Тут уже близко.
Аська раскрыла дверцу, выпрыгнула легко и пошла лесом — за елки, за березы, подальше от дороги. Машина что-то не трогалась, — не слышно ее. Ася оглянулась. Человек стоял в своей яркой (теперь ярко-желтой) рубашке и смотрел ей вслед.
— Ася!
Она остановилась. Человек побежал, кинулся к ней, обнял, стал целовать ее голову, плечи, руки:
— Прости меня, девочка, Асенька, прости меня, я дня без тебя не смогу, я тебе главного не сказал, это как-то звучит избито, но наплевать на все — я влюбился в тебя до смерти, никогда так… Хочешь… ну что ты хочешь, чтоб я сделал? Голову об эту ель разобью, хочешь? — и рванул к дереву.
Ася вцепилась в его руку:
— Стойте! Это сосна!
Он захохотал дико:
— Сосна? Это другое дело!
Обхватил ее, закружил, поднял выше головы, заглядывая в глаза.
— Ася! Да я для тебя все! Ну все, что вздумается! Будешь приказывать!
Ася улыбнулась на эти наивные прельстительные речи, а он воодушевился еще больше:
— Ты станешь женой одного из самых сильных людей!
— Это вы? — удивилась Ася.
— Я, я. Не сейчас, но буду. Вот увидишь! Я ищу этого, и я умею добиваться! — И смутился: — Ой, прости. Но может, тут-то, с тобой, я уже добился? А? И зря теперь болтаю?! — Он держал ее за плечи, резко встряхивая. — Ну, подумай. Не понравлюсь — прогонишь. Пошел, скажешь, старый козел!
Они уже оба смеялись и целовались, и смеялись снова. И в обнимку дошли до «Москвичка» и, смеясь чему-то, подъехали к бабушкиному дому.
Но вот уж бабка ни улыбочки не выдавила. Выслушала их, внимательно оглядела молодого человека (немного за тридцать — с ее вершин это еще молодость), потом метнула холодный взгляд в сторону своей любимой внучки и попросила их подумать.
— Вы подумайте, и я подумаю. Авось что-нибудь и сообразим толковое. До свидания, Владислав… э… э… Николаевич, да?
Ничего она не забыла, просто хотела дать понять, что знать его не знает и не стремится.
Когда человек этот ушел, заговорщически кивнув Аське, Алина села на кровать и указала внучке место возле себя.
— Ты что ж это, а? Дурочка какая! Можно так бабку приканчивать?
— А что, Алина? Он тебе не нравится?
— А тебе?
— И мне нет! — И она рассмеялась. — Но знаешь, Алина… ты не рассердишься? У меня от него может быть ребенок.
Аська совсем не думала об этом, но, вероятно, и думала, потому что вот вырвалось же!
— Ты уверена? — построжала бабка.
— Нет. Но может быть. Да. Почти уверена.
Алина стала выспрашивать, и Ася рассказала и теперь почему-то заплакала.
— Ну и ладно, — помолчав, заговорила Алина. — Во-первых, Владислава твоего разглядим получше, время есть. Во-вторых, если не понравится он нам, прогоним. А ребенок… Будет ли еще. А родится — и без него вырастим.
Но что-то уже сместилось. Ася знала, что сама не прогонит. Все переигралось тогда, под сосной, которую он принял за елку. Вышло что-то серьезное, наложило на нее мягкую свою руку обязательств перед слабым этим человеком, который хочет стать одним из самых сильных. Вероятнее всего, этот напор — уже без шуток, без тона превосходства, напор, продиктованный почти безнадежностью, покорил ее. На такое не хватило бы никого из мальчишек. Костик показался ей ребенком, а она себе — взрослой, гордой, прекрасной женщиной, которую умоляют, из-за которой готовы голову разбить. Будущая жена. Вскоре она будет женой. Смешно, а? Впрочем, выходят и в семнадцать.
Когда снова появился Владислав Николаевич, Алина увела его в свою комнатушку и долго с ним говорила.
— Нет, — сказала она позже Асе. — Нет.
— Алина, а если я тебя не послушаю?
— Дело твое. А мое тогда — сторона. Мы будем разные планеты.
— Ну, Алиночка, ну, солнышко!
Ася кинулась целовать бабку, оттаивать ее. Хотя знала, хорошо знала, что слово тут твердое и что-то, видно, в ее избраннике не так. Но слышать плохого уже не хотела, не могла, какая-то черта была перейдена, и обратно ступить не было силы.