Просторный человек

Захотелось отделиться от чужого человека, пойти домой, к бабушке Алине, захотелось увидеть Костика — был тогда (и долго еще после) такой ее ровесник Костик, похожий на восторженного щенка, — он видел ее, Асю, сильной и прекрасной, и она ощущала себя так. А этот…

— Но пойду я, — сказала она, опав. — Вообще-то я забежала на станцию сказать, чтоб вы не ждали. У меня много дел.

— И молодец. Достоинство, — не обиделся он. (Ну да, держи карман шире, не обиделся! Глаза совсем побелели.) — «Девичья гордость» и все такое… Я уважаю.

И было не ясно — осудил он или поощрил. Ася смутилась: как-то получалось, что она нарочно ведет себя не просто, может, даже жеманится.

— Видите ли… Я действительно… не очень…

— Вижу, вижу. Ты диковатая. И хорошо… — И добавил как бы про себя, но несомненно ей: — Светскими-то девочками пруд пруди.

«Я не хочу его! — кричало в Асе. — Не хочу его с его девочками! Пусть уходит, враг. Враг!» И снова увидела избыток яркости в его лице: внешность, которая никогда не сможет ей понравиться.

— Ну, желаю счастья! — Он снова тепло и ненапористо пожал ей обе руки (что за привычка — будто они весь век вместе или родные). — Я не хотел тебя обидеть.

И пошел к станции, опять легко и ладно. Не оглянулся. И такая горечь осталась! А с чего бы? Ведь не нравится ей, чужой. Не хотел обидеть. Разбежался со всей душой. Приехал ранехонько. И вот шагает назад. А обидеть не хотел. Но и она не хотела. Да? Будто никогда никого не обижала! Да того же Костика — сколько раз! Но он — мальчик, а этот небось и ощущает все по-другому. «Девичья гордость». Это по-вашему смешно, да?

Лишь спокойно глядела она,Белокурой играя косой…

Лучше без гордости? Ну и езжайте к своим светским девочкам! Чужой человек. Враг. А почему, собственно, враг? «Я тебя не съем». Это ж он просто хотел, чтоб не боялась. Что он не обидит. Хм — «не съем»! Ну, не сумел иначе.

Человек прошел улочку и свернул за угол. Как утонул все равно. И отлично. А ноги не слушались. Хотелось, чтоб дома никого не было — лечь и заплакать. Глупо все как!

Оборванец был молод и смел,В нем кипела, бурлила любовь,А матрос и моргнуть не успел —

Горлом хлынула алая кровь!И когда оборванец привстал,Чтобы лучше врага увидать,Он внезапно в нем брата узнал,Не пришлось ему раньше узнать.

— Алина, хочешь я тебе песенку спою?

— Чего это ты? Ну, спой.

— Да нет.

А глаза были мокры. И она ушла в маленькую комнату за перегородку, где стояла бабкина кровать, а над ней — желтые, воткнутые в щели бревен, похожие на кнопочки цветки пижмы. Запах этот, такой привычный, давал покой. Лежала, глядела в дощатый потолок. Ничто не ушло, разве только две слеги и несколько пыльных лопухов; бабушка рядом; и сама не такая уж дурочка. Нужно ей больно! Ну и приехал, не рассыпался. А она — в силе. Другие же вот любят ее. Костик, например.

Из-за пары растрепанных кос,Что пленили своей красотой…

Она не плакала, только слезы бежали по двум проторенным дорожкам, и каждая находила ухо. Вот зачем человеку ушные раковины, понятно? Слезы собирать. Для глупых слез, вот для чего!

Ася прохандрила весь день, переходя от уныния к веселью и обратно. А с чего бы? Ей нисколечко не хотелось видеть этого человека. Даже неприятно было думать. Но осталось ощущение виноватости перед ним (оправдаться!) и собственной нескладности (переиграть!), задетого женского самолюбия (всем нравлюсь, а ему нет). Так что ж — понравиться? Вот тут-то и — нет, ни за что! Она бы, если б знала куда, могла бы написать очень, очень умное письмо (в этом возрасте еще не лень), и он понял бы, ч т о  потерял из-за своей определенности. И поспешности. Из-за глупого этого напора. Но писать было некуда и, в общем-то, не о чем.

И, если честно, такие печали особо не задерживаются в душах. Ася этого, может, и не знала. Он — знал. Потому и появился через несколько дней, встретил ее как бы случайно неподалеку от дома.

Ася растерялась, покраснела, хотела даже свернуть в проулочек, но он приветственно махнул рукой:

— Ася, здравствуй! Вот молодец, что вышла встретить!

— Я не…

— Конечно, конечно! — Он был в оранжевой, очень какой-то заграничной рубахе и светлых брюках — красавец! А в волосах седые нити. Пока только нити, Ася впервые их увидела: вот как боялась смотреть на него! — Ну так куда ты?

— Я? Никуда. То есть…

— Я же говорю — встречала. Ну и умница. Не спорь, не спорь со старшими, это невежливо!

Аська уже успела возненавидеть в нем это банальное и потому фальшивое, рассчитанное на всех, а ведь каждый человек — не все! Она, во всяком случае — не все.

— Чего ты опять бровями задвигала? Ну и характер! Так вот учти — я тоже не специально к тебе, так что мое появление тебя ни к чему не обязывает.

Ася вздохнула свободней.