Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— Я уж забыл, когда был у них. И не пойду, лучше так сдохну. Они же вредители все и шарлатаны. Горького отравили, Куйбышева… И меня отравят.

— А тебя за что?

— За все хорошее. Вот пока пил, травился сам — не отравили бы. А теперь отравят. Это точно.

— Так чего ж ты пить бросил?

— В знак протеста. Водка подорожала, сахар — по талонам, а воровать не могу, разучился. Никаких барыг обашлять на желаю. И перестройку финансировать не буду. Пусть сосут… сахар!

— А если цену снизят? Опять пить будешь?

— Подумаю. Если капитализм будет — не буду, лучше в партизаны уйду. А если Сталина восстановят — тогда, может, и выпью на радостях.

— И сколько уже держишься?

— С утра. Аж зубами скриплю, но держусь. И как назло — зарплата. Из цеха пока до дому дошел, человек десять послать пришлось. А Толяну даже в лоб дал, до того заколебал. Домой пришел — и за стихи. Когда пишешь, то пить не хочется.

— И чего написал?

— Ну, вроде… Я вообще-то принес, погляди. Только не смейся, а то повешусь, как Есенин…

Гоша добыл из внутреннего кармана своего затрепанного пиджака целую пачку листков, изжеванных и захватанных руками. Почерк был не ахти, видно, руки у Гоши тряслись.

— И это все за вечер? — удивился Серега. — Ну ты даешь!

— А может, у меня это… Болдинская осень наступила? — с надеждой заглядывая в глаза Панаеву, спросил Гоша. — Или это опять — параша? Ну скажи, Серый, не тяни кота за хвост!

— Я еще не прочел, не торопи…

На первом листке было написано:

Вы поете мне трали-вали,А Россия уже развалена,Я не света хочу, а стали,Голосую за И.В.Сталина!Вы болтаете, что свободы Нам нужней, чем водка и мыло,Хватит, суки, дурить народы!Мы вам вставим в задницу шило!

Зря в семнадцатом мы вставали?Зря, выходит, белых разбили?Зря колхозы мы создавали?Зря и Гитлера раздавили?Где-то гадина завелася,Гидра злая капитализма,И страна по швам расползлася На потеху друзей фашизма!Подымайся, народ, подымайся!А не то закуют цепями,От пархатины отряхайся И держись за красное знамя!

— Лихо, — похвалил Сере га, — от души писал…

— Мне за державу обидно, — вздохнул Гоша, — тут следующее с матюками, это не читай, параша вышла. Сам понял.

Серега послушно отдал «парашу» автору и прочел третий листок:

А на сердце скребутся кошки,А по сердцу скрежещут танки,«От Союза — рожки да ножки», —Торжествуют гадские янки.— Нас не раз уже хоронили,И топтали красное знамя,Но мы снова с ним выходили,Ленин — с нами и Сталин — с нами!И хотя я почти что трезвый,

Голова болит, как от пьянки,Где ты, вождь, с рукою железной?!Где застряли красные танки?!Мы еще раскачаемся, ясно,Мы еще потрясем Европу,И Америка будет красной,Как ее мы возьмем за…

— Тут никак рифму не подобрать было, — пояснил Гоша, — вот и Долбануть… Дальше подряд одна матерщина: про Сахарова, про «Московские новости», про душманов и насчет сионизма… Вот тут только одно еще…

— Чего ж ты все матом пишешь? — спросил Серега.

— А у меня других слов на них нет. Я вообще бы не разговаривал, а строчил этих козлов драных. И поштучно, и подряд. За народ заступаются! А меня спросили, когда разоружались? Не-ет! Сахарова, халяву паскудную, спросили, а меня — нет! Буржуев развели, барыг позорных. Сахарова вон из Москвы Ильич выкинул, а этот — обратно тянет. А спросил он меня, рабочего? Гегемона? Козл-лы! Хруща за умного выдают — а он, падла, со своей кукурузой чуть голодать не заставил! Я сам за хлебушком в очереди стоял! А Брежнев поначалу все дал!

— Эй, мужики! — послышался нахальный голосок из незапертой калитки. — Ругаетесь? Не допили, что ли? А у меня есть!

— Иди отсюда! — уркнул Гоша. — У нас мужской разговор…

— Вы же морды не бьете, чего стесняться-то?