Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Опрос, проведенный социологами из ФОМа вскоре после присоединения Крыма к России, показал, что Владимир Путин является главным моральным авторитетом страны. За него высказалось более трети опрошенных, тогда как другие «авторитеты» в моральном соперничестве существенно отстали от лидера. Впрочем, отставшие тоже принадлежат к путинскому лагерю — Сергей Лавров, Сергей Шойгу, Владимир Жириновский и т.д.

На первый взгляд по этим результатам кажется, будто в России сегодня вообще нет представлений о морали. Страна одичала и не имеет иных ценностей, кроме денег и товаров, которые на них можно купить. Однако на самом деле мораль, конечно, есть. Только ее нельзя измерять мерками тех общечеловеческих ценностей, о которых в свое время безуспешно пытался твердить советскому народу Михаил Горбачев. В том-то и особенность современного российского обывателя, что общечеловеческого для него не существует.

Как-то раз исследователи поинтересовались у одного индейца, что такое «добро» и что такое «зло». «Респондент» ответил, что «зло» — это когда у него украли лошадь, а «добро» — когда он лошадь украл. Над подобным ответом можно посмеяться, однако лучше задуматься. Индеец довольно точно описал нормы существования диких народов. Эти нормы сложились в ходе тысячелетней борьбы за выживание. Если вдруг цивилизация попытается навязать дикарям иные нормы поведения без изменения самих условий существования племен, «высокоморальные индейцы» просто не выживут.

Дикарские представления о добре и зле выглядят диковато не тогда, когда мы погружаемся в мир прошлого, а тогда, когда люди с подобными нормами оказываются в современном мире. Мораль, которая слитком явно представляется рудиментом давно ушедшей эпохи, вызывает отторжение большинства и жесткие упреки в аморальности, брошенные ее носителям.

Российское общество, назвавшее Путина моральным авторитетом, продемонстрировало, что в целом живет, скорее, еще в прошлом, чем в настоящем. Если мы взяли чужой полуостров — это добро. Если у нас хотят забрать пару островов Курильской гряды — это зло. Соответственно, лидер, который забирает чужое и не отдает свое, является не просто политическим лидером или верховным главнокомандующим. Он является именно моральным авторитетом, поскольку брать чужое и не отдавать свое для народов традиционного общества — это единственно возможная мораль, способствующая выживанию и являющаяся обобщением многовекового жизненного опыта предков.

Кстати, в Украине, Грузии, Армении, Азербайджане, Молдове, Сербии, Хорватии, Косово и некоторых других странах сегодня, так же как и у нас, господствует рудиментарная мораль, если судить по политическим действиям их лидеров. Даже настойчивое стремление Испании не допустить каталонский референдум о независимости показывает, что наследники Дон Кихота правдами и неправдами стремятся сохранить в своей конюшне чужую лошадь. А вот пример шотландского референдума о независимости, проведенного в 2014 г., делает честь Британии. Там мораль в основном соответствует нормам Европы XXI века.

То, что та или иная страна подзадержалась в прошлом, не столько ее вина, сколько беда. Люди, стремящиеся «стырить» чужую лошадь, искренне полагают, что только так и можно жить. «Слабых бьют», — сказал в 2004 г. наш главный моральный авторитет, отменяя губернаторские выборы под предлогом бесланской трагедии. И авторитет был понят своим народом, хотя, как показало прошедшее десятилетие, отмена выборов не решила ни одной нашей проблемы, и нынче мы вернулись к «практике слабых» по велению всё того же морального авторитета.

Новая мораль приходит на смену старой не тогда, когда народу читают нотации, а когда большая часть общества убеждается, что «тырить» лошадей непрактично. И в Европе сегодня не принято «тырить» острова с полуостровами отнюдь не из-за врожденной высокоморальности европейцев (немцы еще в середине XX века тянули у своих соседей всё, что плохо лежит), а по причине неэффективности подобного поведения. Не важно, кому принадлежит Эльзас — Франции или Германии. Не важно, кому принадлежит Вильнюс — Польше или Литве. Не важно, кому принадлежит Риека (Фиуме) — Италии или Хорватии. А важно, что в условиях Евросоюза жизнь на всех спорных и неспорных территориях становится комфортнее.

Большинство людей в Европе о таких вещах дискуссий уже не ведет. Но есть, понятно, меньшинство, с этим несогласное. Для него и существует мораль XXI века: нельзя «тырить» чужое, если большинство договорилось о том, что кому принадлежит, и установило жесткие правила игры. Меньшинство подчиняется сложившимся нормам поведения, поскольку в собственных интересах ориентируется на мнение сограждан, а не на поведение индейцев далекого прошлого.

Истоки крымнашизма

Крым присоединился к России, и наше общество тут же раскололось на две группы, упорно не желающие понимать друг друга. Для одних возвращение крымских земель — признак русской весны. Для других связанные с Крымом санкции — предчувствие пропасти, в которую падает российская экономика.