Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Знаменитый мыслитель Иоганн Готфрид Гердер в своей глобальной историософской концепции выделял немцев среди прочих народов как людей, отличавшихся «ростом и телесной силой, предприимчивостью, смелостью и выносливостью на войне, героическим духом, способностью подчиняться приказу и следовать за вождями». С точки зрения Гердера, они имели замечательные обычаи в смысле общественной организации (судебные, цеховые), что свидетельствует о «светлой голове и справедливом уме немцев. И если говорить о государстве, то их воззрения на общую собственность, на всеобщую воинскую повинность, на общую для всех свободу нации были великими, благородными принципами».

Впрочем, сам по себе романтизм такого рода не мог породить Sonderweg без воздействия внешних обстоятельств. Начало германскому движению к формированию представлений об особом пути было положено осенью 1806 г., когда Наполеон разбил прусскую армию, жестоко унизив тем самым немцев и заставив их всерьез задуматься о том, каким образом возродить государство, нацию и величественный национальный дух, которым еще столь недавно — скажем, во времена Фридриха Великого — принято было гордиться.

Через год после поражения (зимой 1807—1808 гг.) выдающийся немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте объявил в Берлине курс лекций, получивших название «Речи к немецкой нации». В них он определил немцев как совершенно особый народ, принципиальным образом отличающийся от других и в первую очередь от французов, которые несли по Европе «свободу, равенство, братство» и казались тогда многим истинными европейскими лидерами.

Фихте отметил, что только немцы говорят на живом, творческом немецком языке, тогда как, скажем, во французской культуре произошло смешение германских и романских начал, что, по сути, умертвило язык этого народа. Далее посредством замысловатых рассуждений мыслитель из особенностей языка сделал комплекс далеко идущих выводов. Он безапелляционно заявил, что только у народа с живым языком образуется такой специфический дух, который влияет на жизнь. Это определяет душевное богатство нации. А оно способствует прилежанию в делах и готовности к тяжкому труду, тогда как у народов, подобным богатством не обладающих (по-видимому, у поверхностных французов), формируется склонность идти на поводу у своей счастливой натуры. Наконец, из этого всего следует вывод, будто великий, трудолюбивый народ восприимчив к образованию, тогда как у других народов образованные сословия отделены от основного большинства и манипулируют им ради осуществления своих планов.

По Фихте, самый яркий пример высокой германской духовности и высокой степени слияния различных сословий — это германская реформация, осуществившаяся под руководством столь одухотворенной фигуры, как Мартин Лютер. В его время немецкие горожане были самыми образованными, тогда как прочие нации оставались варварами. За исключением жителей отдельных уголков Италии, которым, впрочем, от Фихте тоже сильно достается. В свободных городах Италии имели место постоянные мятежи, внутренние раздоры, даже войны, не говоря уже о сменах систем правления, тогда как в Германии царили мир, покой и единодушие. Причем вопрос о длительных религиозных войнах, начавшихся вскоре после призыва Лютера и дошедших до Тридцатилетней войны, унесшей миллионы немецких жизней, Фихте вообще не затрагивает.

В конечном счете выходит так, что немец, согласно концепции Фихте, это тот, кто верит в свободу, в возможность бесконечного исправления человека, в прогресс человеческого рода, тогда как у других народов с такой верой дело обстоит туговато. Понятно, что подобные представления хорошо воспринимались фрустрированной немецкой общественностью времен наполеоновского вторжения, пробуждали ее к активности, к поиску путей для возрождения нации. Концепция Фихте закладывала основы для формирования концепции особого пути Германии. Сама же эта концепция формировалась постепенно на протяжении долгого времени и впитывала в себя многие вопросы практического плана, возникавшие в процессе германской модернизации, сопровождавшейся, как и в других странах, трудностями перехода к капитализму — дифференциацией общества, нищетой, утратой традиционных ценностей.