Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Не только простые немцы, но даже лучшие интеллектуалы Германии чувствовали себя представителями иного мира, нежели мир Запада. Социолог Макс Вебер считал, что культурная задача Германии и ее историческое предназначение состоят в том, чтобы не допустить господства американизма в мире. А граф Германн фон Кайзерлинг пояснял, что в Америке «человек вынужден развиваться не по образу и подобию Божию, а по образу и подобию промышленного предприятия», что «никто не забывает прежних “друзей” так быстро, как американец» и что «демократическое устройство в своей нынешней форме будет в наибольшей степени способствовать победе животного идеала».

Социолог Эрнст Трёльч называл воодушевление, вызванное Первой мировой войной, возвращением «веры в дух» — дух, который торжествует над «обожествлением денег», «нерешительным скепсисом», «поисками наслаждения» и «тупым раболепствованием перед закономерностями природы». Причем такого рода высказывания отражали мнение значительного числа немецких интеллектуалов. Так в самом начале войны более трех тысяч профессоров в коллективном письме выразили возмущение тем, что враги Германии (в первую очередь Англия) хотят противопоставить дух немецкой науки тому, что они называют духом прусского милитаризма.

Но ярче других об особом германском пути сказал в те годы писатель Томас Манн, которого принято вообще-то считать образцом европейского гуманизма XX века. «Никогда механически-демократическое государство Запада не получит у нас прав гражданства. <...> Демократия в западном смысле и вкусе нам чужда и является у нас чем-то переводным, она существует только в прессе и никогда не сможет стать немецкой жизнью и немецкой правдой».

«Созрели для демократии? Созрели для республики? — задается вопросами классик. — Какой вздор! Те или иные государственные, общественные формы либо подходят народу, либо не подходят». И дальше развертывается обоснование системы, которую кремлевский политтехнолог Владислав Сурков, наверное, назвал бы суверенной демократией, а Томас Манн именует народным государством.

Больше всего он боялся, что это народное государство поглотит в ходе войны обычная западная демократия, и потому писал: «День, в который фельдмаршал Гинденбург сбросит в море английский десант, навсегда отбив у этого народа охоту ступать на континент, станет важнейшим не просто немецким, а всемирным праздником». К счастью для мира, праздник этот не настал. Но после поражения Германия была оскорблена гигантскими репарациями и демилитаризацией рейнской зоны, в которую французы в 1923 г. еще и ввели свои войска. На этом фоне прогрессировали идеи национальной исключительности и реваншизма. В конечном счете дело дошло до торжества национал-социализма. Вторая мировая война являлась для немцев логическим продолжением Первой.

Идея особой германской Культуры трансформировалась в идею особой арийской расы. Конечно, эти две модификации принципа особого пути существенно отличались друг от друга и в некотором смысле даже были противоположны (нацисты, например, жгли на кострах многие из тех книг, которые составляли истинную гордость немецкой Культуры). Но думается, если бы идея национальной исключительности не сформировалась на рубеже XIX XX столетий, национал-социализм не имел бы в Германии таких прочных корней.

Путь императора

По мере того как модернизация распространялась с запада на восток, проблема особого пути стала отчетливо просматриваться в самых разных частях мира. Тем более что для неевропейских культур сформировать тезис о своей особости было по понятным причинам значительно проще. Первой в данном направлении двинулась Япония, причем сделала она это как раз тогда, когда совершила серьезный рывок в экономическом развитии — во времена революции Мэйдзи.

После 1868 г. — момента начала преобразований — общество там чрезвычайно сильно изменилось. Япония из государства, совершенно оторванного от европейской культуры (в том числе культуры хозяйственной), стала одним из экономических лидеров мира. Сменилось несколько поколений, и японцы оказались уже не самураями, отдающими жизнь за господина, а трудоголиками, отдающими всё время работе на хозяина. Подобная ломка не могла осуществиться безболезненно.

Кроме того, следует заметить, что Япония долгое время не только претерпевала трудности трансформации, но еще и испытывала мучительное чувство униженности по причине своей полной зависимости от Запада, имевшей место до 1868 г. и в первое пореформенное время. Тогда страна была совершенно беззащитна перед любым потенциальным агрессором, поскольку долгие годы изоляции обусловили ее серьезное техническое отставание. Огромных усилий стоило Японии сделаться серьезной в военном отношении державой, однако после атомной бомбардировки 1945 г. эта страна вновь оказалась в зависимости.