Во-вторых, брежневская система, в отличие от сталинской, худо-бедно поддерживала сложившийся уровень жизни и никого не доводила до откровенной нищеты, вынуждающей порой к отчаянному протесту. При Брежневе не было вымиравших от голода украинских деревень. При Брежневе мы не участвовали в мировой войне, вынуждающей перекачивать все ресурсы тыла на фронт. Более того, именно при Брежневе мы стали экспортировать нефть, а вырученные деньги использовать не на возведение индустриальных гигантов (как при Сталине), а на импорт хлеба, шмоток и зрелищ.
В-третьих, советская элита оставалась единой, несмотря на существование в ней различных мнений о том, как следует жить. Люди типа Михаила Горбачева помалкивали до поры до времени и цинично делали карьеру. Потенциальные претенденты на пост генсека (вроде Суслова, Косыгина, Андропова или Черненко) не только не пытались досрочно скинуть стареющего и слабеющего Брежнева, но даже, когда вождь впал в полный маразм, мирно ждали его кончины, выстраиваясь в очередь на преемство (некоторые, кстати, умерли раньше, так и не дождавшись своего звездного часа). Иными словами, возможные конфликты внутри элиты не расшатывали систему, не разрушали работу КГБ, не поощряли слияние оппозиционных вождей с нонконформистами из низов.
Если путинской политической системе удастся обеспечить эти три условия выживания, то и она сможет, скорее всего, просуществовать до момента полной смены поколения правителей. Хотя, конечно, обеспечить их сложно. Особенно в условиях нашей сильной зависимости от мировой экономической конъюнктуры.
Итак, в целом путинский режим довольно устойчив, но и у него имеются слабости. Политическую систему авторитарного типа трудно будет сохранить, если в экономике наметятся по-настоящему серьезные долговременные трудности, если правоохранительные органы станут работать неэффективно или если различные группировки элиты вступят между собой в острый конфликт из-за раздела всё уменьшающегося ресурсного пирога.
Когда экономика может повлиять на политику? Наиболее близкая для власти опасность — это провалы в городах с промышленной монокультурой. Таких у нас по стране насчитывается более трех сотен. Не все они приближаются к серьезному кризису, но некоторые при неблагоприятном развитии событий рискуют оказаться настоящей зоной бедствия.
Эти города целиком зависят от одного-двух градообразующих предприятий. Если такие предприятия окажутся убыточными и собственник вынужден будет их прикрыть, большая часть горожан потеряет все средства к существованию. Подчеркнем, люди не просто станут жить хуже, чем раньше, а вообще не смогут заработать себе на жизнь, поскольку в их городе рабочих мест не окажется, а переселиться в иные места они не смогут, так как не смогут продать свое обесценившееся жилье и, соответственно, приобрести квартиру на новом месте.
Люди, пострадавшие от деградации промышленных моногородов, потенциально могут составить серьезный протестный электорат. В отличие от успешных москвичей и петербуржцев, ходивших на митинги зимой 2011—2012 гг. не из-за голода, а из-за «стилистических» (по выражению писателя Андрея Синявского) разногласий с властью, безработные провинциалы могут выйти на протест от полной безысходности. Когда нет работы в городе с промышленной монокультурой, остается лишь жить на пенсии бабушек или на скромную зарплату жены-учительницы, перечисляемую из федерального центра. А то и вовсе идти в соседний лес по грибы, по ягоды.
Впрочем, такой провинциальный протест никогда не свергает режимов. Они всегда рушатся только от революций, происходящих в столицах. А у нас, в отличие от Украины, нет свободного, независимого бизнеса, который мог бы профинансировать перевозку протестующих из глубинки на столичный майдан и проживание их на площадях Москвы в течение неограниченного периода времени.
Нет у нас и внешней поддержки демократии, о которой говорят кремлевские пропагандисты. Все мифы о щедром зарубежном финансировании российского протеста — не более чем мифы. Протест беден. А потому его слабость выявляется еще даже до того, как полиция приступает к разгонам митингов. В условиях быстро беднеющей страны разгонять, собственно говоря, некого.
Что же касается протестов непосредственно в столицах, то там даже при ухудшении экономического положения не так уж много имеется людей, которым нечего терять и которые готовы идти до конца. В столицах всегда можно найти работу (хоть плохонькую). Люди там обладают сравнительно дорогой недвижимостью, и даже протестующие не готовы, как правило, рисковать здоровьем в стычках с правоохранительными органами.
Экономический кризис лишь в том случае может спровоцировать по-настоящему серьезные протесты в столицах, если жизнь москвичей и петербуржцев ухудшится настолько, что им уже нечего будет терять. Подобное положение сложилось в феврале 1917 г. в Петрограде, но сейчас мы от него очень далеки.