Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Впрочем, остров Науру так и не смог превратиться в идеально организованный остров Утопия из притчи мыслителя XVI века Томаса Мора. Помешали этому два обстоятельства. Во-первых, как ни трудились птички, удобряя землю Науру на протяжении тысяч лет, выявилось, что даже гуано, увы, не бесконечно: со значительной части острова его сняли полностью — вплоть до обнажения кораллов. А во-вторых, постепенное исчерпание гуано сопровождалось процессом быстрого нарастания коррупции и некомпетентности в управлении нажитыми от продажи фосфора деньгами.

Поначалу «лишние» деньги стали собирать в специальный «гуанофонд». В середине 1980-х гг. он, по оценке Андрея Ланькова, составлял порядка 2 млрд долларов. На доходы со столь большого капитала население крохотного островка могло бы, наверное, жить припеваючи чрезвычайно долго. Однако вложения «гуанофонда» оказались, «мягко говоря», непродуманными.

Инвестиции регулярно приносили убытки. Известно, что для сохранения капитала средства стабфондов целесообразно вкладывать в пусть низкодоходные, но зато наиболее надежные ценные бумаги. Однако предприниматели государства Науру занялись на свои гуанодоллары своеобразным бизнесом. Они покупали самолеты, на которых некого было перевозить. Вкладывались в постановку мюзиклов. В общем, поступали примерно так, как советуют сегодня России некоторые «специалисты», полагающие, будто средства стабфондов надо вкладывать в отечественную экономику.

К началу XXI века деньги «гуанофонда» Науру испарились вместе с фосфатами, на которых они ранее были заработаны. Внезапно обедневшее государство стало перебиваться случайными заработками. В частности, оно решило заняться признанием непризнанных государств за соответствующую плату с их стороны. В 2008 г. граждане Науру на ура восприняли отделение Абхазии и Южной Осетии от Грузии и всего через год признали эти два молодых государства, уступив в скорости данного признания лишь России, Венесуэле и Никарагуа. Вряд ли подобная дипломатия обеспечит Науру былое процветание. Но если подождать несколько тысяч лет, возможно, птички вновь покроют островок толстым слоем гуано и аборигены сумеют не наступить второй раз на те же самые грабли.

Нефтяное проклятие

Как ни странно, нефть долгое время не была для человечества тем ресурсом, на использовании которого можно хорошо наживаться. В отличие от рабов, мяса или даже гуано, непонятно было, как ее использовать. Нефть в каком-то смысле походила на хлопок: ресурс, известный с давнего времени, никак не мог заменить собой шерсть, и лишь в годы промышленной революции на фоне целого ряда изобретений он стал использоваться в гигантских масштабах для производства дешевых тканей. Так же и нефть. На фоне второй промышленной революции, когда появились автомобили, этот ресурс обрел новую жизнь.

Впрочем, до начала 1970-х гг. цены на нефть оставались сравнительно низкими. На ней трудно было нажиться. И лишь когда страны ОПЕК сформировали монополию и сильно вздули цены, нефтяные государства смогли получать высокую ренту со своего ресурса. Венесуэла представляет собой яркий пример того, какую злую шутку может сыграть с богатой нефтедобывающей страной надежда всегда жить на эту самую ренту.

Халява обрушилась на Венесуэлу, как и на другие страны подобного рода, в начале 1970-х. Сначала развитие было быстрым, но с середины 1980-х, когда цены на нефть упали, оно практически прекратилось. На два десятилетия Венесуэла погрузилась в спячку.

Почему? Об этом говорит сравнение с другой латиноамериканской страной — с Чили. Стартовали они примерно с одного уровня (Чили в начале 1970-х гг. была даже чуть беднее). Но затем чилийцы стали привлекать капиталы, создавая благоприятный для иностранных инвесторов деловой климат. А венесуэльцы предпочитали почивать на лаврах, ожидая, что нефть снова наполнит их кошельки нефтедолларами. Чилийский успех стал следствием серьезных рыночных реформ, проведенных при правлении генерала Аугусто Пиночета, совершившего ряд преступлений против своих политических противников, но зато столь удачно подобравшего команду реформаторов, что остальные чилийцы стали жить лучше за годы существования авторитарного режима. В Венесуэле же разумных реформаторов в те годы не нашлось.

Конечно, там понимали, что для процветания надо работать, но полагали, что смогут не столько стимулировать развитие, сколько собирать ресурсную ренту с тех отраслей экономики, где она образуется. Для стимулирования развития надо было бы помогать развитию частного сектора. Для собирания ренты, напротив, надо было увеличивать долю государства в экономике, поскольку «стричь шерстку» у госпредприятия, как считали венесуэльцы, проще, чем у частника. В итоге они национализировали месторождения, используемые иностранными нефтяными компаниями (прежде всего «Шелл» и «Эксон»). А затем в рамках проекта «Великая Венесуэла» местные «реформаторы» стали плодить госкомпании в алюминиевой, металлургической и нефтехимической отраслях, а также в нефтепереработке и строительстве гидроэлектростанций.