Просвечивающие предметы (сборник)

Сперва я решил, что добился желаемого, что теперь мне, по крайней мере, известно, кто любовница Себастьяна; но очень скоро я остыл. Неужели ею могла быть первая жена этого болтуна, размышлял я в такси, направляясь по следующему адресу. Стоит ли, в самом деле, дальше идти по этому следу, слишком уж правдоподобному? Разве образ, набросанный Пал Палычем, сам за себя не говорил? Капризная ветреница, порушающая жизнь глупца. Но не Себастьяна же? Я подумал о его остром отвращении к прямолинейной трактовке добра и зла, к страданиям заемного образца и усладам готового пошива. Женщина такого сорта стала бы немедленно действовать ему на нервы. О чем бы они могли разговаривать, даже если бы она умудрилась познакомиться в отеле «Бомон» с этим спокойным, необщительным, рассеянным англичанином? Сразу оценив, что у нее за душой, он, без сомнения, начал бы избегать встреч. Он, помнится, говаривал, что бойкие девы умом непрытки, что ничего нет скучнее, чем охочая до развлечений красотка. И даже больше: если внимательно приглядеться к самой что ни на есть прехорошенькой особе, покуда она источает сироп банальности, в ее красоте наверняка отыщется какой-нибудь маленький изъян, отвечающий изъяну ее мышления. Он, может, был и не прочь отведать яблока греха, ибо, исключая грехи против синтаксиса, к идее греха был равнодушен; но получить взамен яблочное желе, патентованное и разложенное по банкам, увольте. Он мог простить женщине легкомыслие, но дутую таинственность – никогда. Бедовая девчонка, захмелевшая от пива, его бы позабавила, а вот от намеков какой-нибудь grande cocotte[24], что ей до смерти хочется покурить гашиша, его бы передернуло. Чем больше я размышлял, тем менее вероятным все это выглядело. В любом случае не стоило заниматься сей особой, не проверив двух других вариантов.

Вот почему я с таким нетерпением переступал порог щеголеватого дома в весьма шикарной части Парижа, к которому меня подвез таксомотор. Горничная сказала, что мадам нет дома, но при виде моего разочарования попросила немного подождать и вернулась со словами, что, если мне угодно, я могу поговорить с мадам Лесерф{69}, подругой мадам фон Граун. Ко мне вышла хрупкая маленькая дама с бледным лицом и мягкими черными волосами, – думаю, мне еще не случалось видеть столь ровной бледности. На ней было глухое черное платье, а в руке она держала длинный черный мундштук.

– Так вы хотите видеть мою подругу? – спросила она, и в ее хрустально-прозрачном французском мне почудилась восхитительная старосветская обходительность.

Я представился.

– Да, я видела вашу карточку, – сказала она. – Вы ведь русский, не правда ли?

– Я пришел по очень деликатному делу, – пояснил я. – Но скажите прежде, прав ли я, полагая, что мадам Граун – моя соотечественница?

– Mais oui, elle est tout ce qu’il y a de plus russe[25], – ответствовала она своим нежным звенящим голосом. – Муж ее был немец, но он тоже говорил по-русски.

– О, – сказал я, – прошедшее время тут очень кстати.

– Вы можете быть со мною откровенны, – сказала мадам Лесерф. – Я обожаю деликатные поручения.

– Я родственник, – продолжал я, – английского писателя Себастьяна Найта – он умер два месяца назад, и я надеюсь написать его биографию. У него была близкая приятельница, он с ней познакомился, когда в двадцать девятом году отдыхал в Блауберге. Я пытаюсь ее отыскать. Вот, кажется, и все.

– Quelle drôle d’histoire![26] – воскликнула она. – А что бы вы хотели от нее услышать?

– Да все, что ей заблагорассудится… Но должен ли я понимать… вы действительно думаете, что мадам Граун и есть та дама?

– Очень возможно, – сказала она, – хоть и не помню, чтобы я от нее когда-нибудь слышала это имя… как вы сказали?

– Себастьян Найт.

– Нет, не слыхала. Но все же вполне возможно. У нее всегда заводятся друзья, где бы она ни жила. Il va sans dire[27], – добавила она, – вам следует поговорить с ней самой. Уверена, вы найдете ее очаровательной. Какая, однако, странная история, – повторила она, глядя на меня с улыбкой. – Зачем вам писать о нем книгу и как получилось, что вы не знаете имени этой дамы?

– Себастьян Найт был человек довольно скрытный, – пояснил я. – А ее письма, которые у него хранились… понимаете, он пожелал, чтобы после его смерти они были уничтожены.

– Правильно, – сказала она, оживляясь, – я его вполне понимаю. Всегда жгите любовные письма. Прошлое – самое благородное горючее. Не хотите ли чаю?

– Нет, – отвечал я. – Что бы я хотел, так это узнать, когда можно видеть мадам Граун.

– Скоро, – ответила мадам Лесерф. – Сейчас ее нет в Париже. Почему бы вам не зайти завтра? Да, это наверное будет в самый раз. Она может вернуться уже сегодня вечером.

– Прошу вас, – сказал я, – расскажите немного о ней.

– Что ж, это нетрудно, – сказала мадам Лесерф. – Она хорошо поет. Ну, знаете, цыганские песни. Она необыкновенная красавица. Elle fait des passions[28]. Я ужасно ее люблю; когда я бываю в Париже, для меня в этой квартире всегда есть комната. Вот, кстати, ее портрет.