Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Кроме того, Соединенные Штаты не становятся в среднем счастливее со временем (еще одна ловушка, побудившая скоропалительно возвестить о существовании парадокса Истерлина: данные об уровне счастья в США начали собирать раньше, чем во всех прочих странах). С 1947 года уровень счастья в Америке колеблется в узком диапазоне, реагируя на различные рецессии, кризисы, экономические проблемы и биржевые пузыри, но не демонстрируя ни стабильного роста, ни снижения. В одном из наборов данных можно разглядеть некоторый спад американского уровня счастья с 1955 до 1980 года с последующим ростом вплоть до 2006-го; другой фиксирует небольшое сокращение доли сообщивших, что они «очень счастливы», начавшееся в 1972 году (хотя суммарная доля тех, кто говорит, что «очень счастлив» и «довольно счастлив», не изменилась)[786].

Стагнация американского уровня счастья не опровергает общемировую тенденцию, в рамках которой счастье растет вместе с богатством, потому что, наблюдая за изменениями в богатых странах на протяжении нескольких десятилетий, мы вглядываемся в очень небольшую часть шкалы. Как подчеркивает Дитон, если смотреть на пятидесятикратную разницу в доходе между, скажем, Того и США, соответствующую четверти тысячелетия экономического роста, динамика очевидна; но в случае двукратного роста доходов внутри одной страны за какие-то двадцать лет эффект может потонуть в статистических шумах[787]

. К тому же неравенство доходов выросло в США сильнее, чем в странах Западной Европы (глава 9), так что рост ВВП страны мог пойти на пользу меньшей доле населения[788]. Размышления об американской исключительности – бесконечно занимательное времяпрепровождение, но, что бы ни было тому причиной, счастьеведы согласны, что США выбиваются из глобальной тенденции изменения субъективного благополучия[789]

.

Разобраться в динамике изменения уровня счастья в отдельно взятой стране трудно еще и потому, что страна – это совокупность десятков миллионов человеческих существ, которые, так уж вышло, живут на ее территории. Удивительно скорее то, что, вычисляя средние показатели, нам вообще удается отыскать у этих существ хоть какие-то общие черты, и не стоит удивляться, если мы обнаруживаем, что с течением времени различные слои населения движутся в разных направлениях, иногда резко меняя среднее значение, а иногда гася изменение показателей друг друга. За последние тридцать пять лет афроамериканцы стали намного счастливее, а белые жители США – чуточку несчастнее[790]

. Женщины, как правило, счастливее мужчин, но в странах Запада этот разрыв сократился, потому что мужчины становятся тут счастливее быстрее, чем женщины. В США все опять наоборот – женщины становятся несчастнее, а мужчины остаются примерно на прежнем уровне[791].

Самая большая сложность, возникающая при анализе этих исторических тенденций, уже знакома нам по главе 15: как разграничить изменения, связанные с жизненным циклом (возраст), духом времени (период) и сменой поколений (когорта)[792]

? Не имея машины времени, невозможно полностью вычленить влияние каждого из этих факторов, не говоря уже об их взаимосвязях. Если, например, пятидесятилетние были несчастны в 2005 году, невозможно сказать, то ли это беби-бумеры переживают кризис среднего возраста, то ли им сложно приспособиться к новому тысячелетию, то ли новое тысячелетие – неподходящая эпоха для людей среднего возраста. Однако, имея массив данных, охватывающий многие поколения и десятилетия, а также сделав парочку предположений насчет того, с какой скоростью меняются люди и времена, можно вычислить средние показатели счастья для поколений за прошедшие годы, для популяции в целом за каждый год и для населения определенного возраста и тем самым с умеренной точностью оценить временную динамику трех факторов по отдельности. Это, в свою очередь, позволяет нам рассмотреть две разные версии прогресса: то ли люди всех возрастов в последнее время стали чувствовать себя лучше, то ли молодые когорты чувствуют себя лучше пожилых, что, по мере того как молодежь замещает стариков, поднимает общий уровень счастья в популяции.

С годами человек, как правило, становится счастливее (эффект возраста), вероятно потому, что преодолел период взросления и обрел мудрость, необходимую, чтобы справляться с трудностями и воспринимать свою жизнь в перспективе[793]. (В процессе он может столкнуться с кризисом среднего возраста, а на закате жизни стать несчастным уже навсегда[794].) Уровень счастья колеблется и со сменой периодов, особенно если меняются экономические условия, – недаром экономисты называют комплексный показатель инфляции и безработицы индексом несчастья. Сейчас американцы только-только выбрались из ямы, последовавшей за Великой рецессией[795].