Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Насилие опасно для всякого телесного существа, и поэтому даже бездушный эгоистичный социопат-мегаломаньяк не может вечно оставаться в стороне от морального дискурса (и его требований беспристрастности и ненасилия). Если он откажется играть по правилам морали, в глазах всех остальных он станет лишенной разума угрозой вроде микробов, пожара или бешеной росомахи – чем-то, что необходимо нейтрализовать грубой силой, без всяких сомнений и вопросов. (Как это формулировал Гоббс, «соглашение с животными невозможно»). Конечно, если он считает себя вечно неуязвимым, он может рискнуть, но на его пути встанет закон энтропии. Какое-то время он может угнетать всех вокруг, но однажды общие усилия жертв перевесят. Нельзя быть вечно неуязвимым, и это заставляет бездушных социопатов возвращаться за круглый стол морали. Как подчеркивает психолог Питер ДеШиоли, сталкиваясь с врагом один на один, стоит иметь с собой топор, но, если ты встречаешься с ним при свидетелях, доводы будут более эффективным оружием[1228]. А того, кто приводит доводы, всегда можно победить другим, более убедительным доводом. В конечном итоге к моральной вселенной относится любой, кто способен думать.

Эволюция помогает объяснить и другое основание светской морали: нашу способность к сопереживанию (или, как ее по-разному называли писатели Просвещения, милосердие, сострадание, воображение или жалость). Даже если рациональный агент понимает, что нравственное поведение на длительном отрезке времени отвечает общим интересам, трудно представить, что он пожертвует своими интересами ради блага других, если только что-то его к этому не подталкивает. И это не обязательно ангел с правого плеча: эволюционная психология объясняет, как такой стимул вырастает из эмоций, которые делают нас социальными животными[1229]. Сопереживание среди родственников возникает благодаря частично совпадающему генотипу, пускающему их нити параллельно в великой ткани жизни. Сопереживание между всеми прочими возникает из-за беспристрастности природы: каждый из нас может оказаться в затруднительной ситуации, где крохотная милость со стороны другого может значительно улучшить нашу жизнь, так что, если мы все станем приходить друг другу на помощь, выиграют все (при условии, что никто не решит только брать, ничего не предлагая взамен). Естественный отбор, таким образом, отдает предпочтение наличию нравственных чувств: сопереживания, доверия, благодарности, вины, стыда, умения прощать и праведного гнева. Когда сопереживание уже встроено в нашу психологию, его круг можно расширять с помощью разума и опыта, пока он не будет включать всех мыслящих существ[1230]

.

~

Еще одна философская претензия к гуманизму состоит в том, что это «просто утилитаризм»: мол, мораль, краеугольный камень которой – наибольшее процветание человека, ничем не отличается от морали, ищущей максимального счастья для максимального числа людей[1231]. (Философы часто говорят о счастье как об утилитарной «полезности».) Любой студент, прослушавший вводный курс моральной философии, без запинки перечислит изъяны утилитаристского подхода[1232]

. Должны ли мы ублажать монстра полезности, который получает больше удовольствия, поедая людей, чем его жертвы получают от жизни? Должны ли мы подвергнуть эвтаназии парочку добровольцев, чтобы, изъяв их органы, спасти жизни десятка других людей? Если горожане, разъяренные нераскрытым убийством, угрожают кровавым бунтом, должен ли шериф успокоить их, отправив на виселицу безобидного пьянчугу? Если некий наркотик способен погрузить нас в мир сладких снов, стоит ли нам его принимать? Должны ли мы организовать сеть гигантских питомников, которые при небольших затратах сделают счастливыми миллиарды кроликов? Такие мысленные эксперименты – убедительные доводы в пользу деонтологической этики, составленной из прав, обязанностей и принципов, которые расценивают определенные действия как нравственные или безнравственные в силу самой их природы. В некоторых версиях деонтологической морали эти принципы определены Богом.

Гуманизм действительно близок утилитарному подходу или как минимум консеквенциалистскому, то есть такому, когда моральная оценка поступков и мер дается по их последствиям. Последствия не обязательно должны сводиться к счастью в узком смысле улыбки на лице; это может быть более широко понятое процветание, в том числе рождение детей, самовыражение, образование, богатый опыт и создание произведений непреходящей ценности (глава 18). Консеквенциалистский оттенок гуманизма на самом деле говорит в его пользу – и я объясню почему.