Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Другая сложность связана с тем, как функционирует наше нравственное чувство. Как я уже отмечал в главе 2, оно отнюдь не безупречно; оно толкает людей к расчеловечиванию оппонентов («политики – свиньи») и агрессивной мстительности («заставить тех, кто загрязняет окружающую среду, поплатиться»). Кроме того, приравнивая расточительство ко злу, а аскетизм – к добру, наше нравственное чувство возводит на пьедестал бессмысленные демонстрации жертвенности[401]. Во многих культурах добродетель принято выставлять напоказ постом, целомудрием, самоотречением, «кострами тщеславия» и животными (а иногда и человеческими) жертвоприношениями. Даже в современных обществах, согласно исследованиям, которые я провел совместно с психологами Джейсоном Немироу, Максом Красноу и Ри Говард, люди оценивают других скорее по тому, сколько времени и денег те тратят на альтруистичные поступки, чем по результатам этих поступков

[402].

Большая часть общественных дискуссий о борьбе с глобальным потеплением касается добровольных жертв: необходимости сортировать мусор, покупать продукты местного производства, не оставлять зарядные устройства в розетках и так далее. (Я сам позировал для плакатов нескольких подобных кампаний, организованных студентами Гарварда[403]

.) Но, какими бы благородными ни казались эти действия, они только отвлекают от той колоссальной задачи, которая стоит перед нами. Сложность в том, что ситуация с выбросами углекислого газа – классическая проблема общественных благ, известная как «трагедия общин». Людям выгодны жертвы окружающих, но невыгодны собственные жертвы, поэтому у каждого возникает соблазн наживаться за счет других, позволяя окружающим жертвовать собой, и в итоге страдают все. Стандартное решение для подобных дилемм общественных благ – наделенная правом на принуждение власть, которая наказывает любителей жить за чужой счет. Но любое правительство, которое достаточно тоталитарно, чтобы иметь возможность запретить художественную керамику, едва ли ограничит свои действия стремлением к наибольшему общему благу. Можно помечтать о другом пути: нравственными увещеваниями убедить всех и каждого пойти на необходимые жертвы. Но, хотя людям свойственна определенная гражданская ответственность, неразумно ставить судьбы мира в зависимость от добровольного решения миллиардов людей одновременно пойти против собственных интересов. Самое главное, для снижения выбросов углекислого газа наполовину, а затем и до нуля потребуются жертвы куда большие, чем отказ от ювелирных украшений: нам нужно будет отказаться от электричества, отопления, цемента, стали, бумаги, путешествий, недорогой еды и доступной одежды.

Борцы за климатическую справедливость, теша себя фантазией, будто мир именно так и поступит, выступают за режим «устойчивого развития». Как иронизируют Майкл Шелленбергер и Тед Нордхаус, в их восприятии это значит, что «маленькие кооперативные общины крестьян и индейцев будут собирать в лесах Амазонии орехи и ягоды, чтобы продавать их компании Ben & Jerry’s для мороженого со вкусом даров джунглей»[404]. При этом они смогут пользоваться солнечными батареями, от которых можно запитать светодиодную лампочку или зарядить телефон, но не более того. Нужно ли говорить, что у людей, живущих в тех краях, иная точка зрения. Побег из нищеты требует огромного количества энергии. Создатель сайта

Human Progress Мариан Тупи отмечает, что в 1962 году Ботсвана и Бурунди с их среднегодовым доходом на душу населения в 70 долларов были одинаково бедны и обе практически не выбрасывали в атмосферу углекислый газ. К 2010 году ботсванцы в среднем получали 7650 долларов в год, в 32 раза больше по-прежнему бедных бурундийцев, и вырабатывали в 89 раз больше углекислого газа[405]

.

Столкнувшись с этими фактами, борцы за климатическую справедливость говорят, что мы должны не обогащать бедные страны, а обеднять богатые, например вернуться к «трудоинтенсивному сельскому хозяйству» (на что логично ответить: «Только после вас»). Шелленбергер и Нордхаус констатируют, как далеко прогрессивная политика ушла от тех времен, когда ее самыми яркими достижениями считались электрификация и экономическое развитие сельских территорий: «Во имя демократии она теперь предлагает бедным во всем мире не то, что им нужно, – дешевое электричество, но как раз то, чего они не хотят: дорогую, работающую с перебоями электроэнергию»[406].