Линкольн, как и отцы-основатели, опирался на протестантскую христианскую доктрину, на просветительские идеи о естественных правах человека, на либеральные ценности демократии и равенства людей, на прагматизм и рационализм «отцов-основателей»[1535]
. Не случайно, Линкольн утверждал, что мятеж рабовладельческих штатов является посягательством на свободу и демократию. «Мятеж — это прежде всего, если не исключительно, война против первейшего принципа народного правления, то есть против прав людей»[1536].В период, предшествовавший Гражданской войне между Севером и Югом, обостряются секционные разногласия. Противостояние Севера и Юга диктовало формирование «образа врага», создание множества новых культурно-политических стереотипов, которые четко выявляются в анализе речей политиков, публицистики, материалов прессы. Настойчивой темой антира-бовладельческой агитации и северного политического дискурса становится «Slave Power» — господство рабовладельцев, варварство и аморализм рабства. Аболиционист Дж. Ливитт писал С. П. Чейзу: «Я верю, что умы людей готовы к ниспровержению „власти рабовладельцев“ (Slave Power) как окончательному результату нашего движения. Я поражен той легкостью, с которой этот термин вошел в употребление… „Slave Power“ теперь бесспорно включен в политическую лексику страны…»[1537]
. На протяжении ряда лет жесточайшего противостояния Севера и Юга северные аболиционисты, редакторы и республиканские политики постоянно повторяли, что Юг, а фактически вся страна, управляется грубой «рабовладельческой властью». Эта власть хорошо организована и имеет целью всю страну сделать «страной господ и рабов», подвергая опасности права и свободы северян. Так северные пропагандисты формировали в общественном мнении своего региона негативный образ Юга. Выдвинутый еще аболиционистами и подхваченный республиканцами концепт «slave power» сплотил все антирабовладельческие силы Севера и способствовал нагнетанию страстей. Нейтральность и толерантность в отношении рабства, поиски новых компромиссов стали восприниматься как отсутствие интереса к сохранению либеральных демократических традиций. Идентифицируя свою деятельность с великим делом свободы в интересах широких слоев населения, республиканцы рассматривали самих себя, как единственных защитников гражданских и политических свобод. Они драматизировали ситуацию, переводя противостояние с рабством в плоскость борьбы сил добра и зла, свободы и угнетения, демократии и аристократии, говорили о нарастании «неразрешимого конфликта»[1538].Концепт «Slave Power» также создавал на Севере активно внедряемое убеждение, что Юг был экономически застойным, социально стратифицированным и нравственно ущербным. В передовице газеты «Milwaukee Sentinel» под красноречивым заголовком «Варварский Юг» говорилось: «Состояние южного общества демонстрирует растущую тенденцию к возвращению назад, к варварству. Там очень мало школ, и массы населения вырастают в невежестве и пороках. Люди склонны к насилию и кровопролитию больше, чем к спокойной дискуссии или разрешению своих проблем и затруднений посредством правосудия»[1539]
.Процесс регионализации и поляризации мнений, рост антагонизма секций разрушали политическое единство страны. Ощущения неизбежности приближающегося «неразрешимого конфликта» постепенно зрели как на Севере, так и на Юге. Видный политик Севера Э. Уэйд в письме жене 22 января 1861 г. писал: «Ты спрашиваешь меня, что я думаю о состоянии нашей страны, и в ответ я должен сказать, что еще прежде, чем агитация прекратится, у нас будет жестокая война. С этим ничего поделать нельзя. Все компромиссы в мире не остановят рабство. Долгие годы предпринимались попытки сделать это, но каждый раз рабовладельческая агитация становилась еще яростнее. Неразрешимый конфликт продолжается. Мы или будем иметь повсюду рабство, или всеобщую свободу, половинчатый путь здесь невозможен. Юг понимает это, он знает, что все мы здесь, на Севере, за небольшим исключением… аболиционисты в душе… и что нашей конечной целью является изгнание проклятья рабства с нашей земли»[1540]
.