Кризис, связанный с Актами Тауншенда (1767–1770), стал новым этапом рецепции Просвещения в колониях. Он послужил толчком для осмысления природы власти в вигском дискурсе. Базой стала болингброковская идея «короля-патриота» — форма, которую принял в колониях наивный монархизм. Под «королем-патриотом» подразумевался прежде всего государь, правящий на благо своих подданных. Таковым до поры до времени считали Георга III. И в то же время опыт двух Английских революций XVII в. также влиял на восприятие монархии в колониях. Наряду с фигурой «короля-патриота» в колониальных газетах постоянно появлялась зловещая фигура короля-деспота. В роли таковых, как правило, воспринимались короли династии Стюартов. Но уже в 1760-х гг. появились первые намеки на амбивалентность имиджа Георга III — он выступал в вигской пропаганде как «король-патриот», но иногда и как потенциальный тиран. Колониальная же исполнительная власть воспринималась сугубо негативно. Столь же негативно воспринималась постоянная армия (а критика наемной профессиональной армии — одна из постоянных тем европейского Просвещения). Антиармейская риторика, вполне естественно, особенно распространилась после «бостонской резни» 1770 г.
Уже в это время отмечается особенно высокое влияние идей Дж. Локка и Ш. Л. Монтескье. Однако многое виги берут у Болингброка (идея «короля-патриота»), Свифта, Гордона и Тренчарда (критика постоянных армий), французских просветителей.
Вместе с Просвещением в колонии проник классический республиканизм. Как правило, исследователи, занимающиеся историей идей, связывают его с ренессансной политической мысли. Но американцы воспринимали «макиавеллиевский момент» (выражение Дж. Покока) не столько от самого Макиавелли, сколько от Аддисона, Болингброка, Гордона и Тренчарда, Монтескье. Специфика классического республиканизма до Войны за независимость состояла в том, что он адаптировался к условиям конституционной монархии и потому, собственно, не был республиканизмом. Его основой в это время была концепция гражданской добродетели, проявлением которой было самоотречение ради общего блага, а также борьба за свободу. Соответственно, европейские восстания 1760–1770-х гг. (восстание Паоли на Корсике, «уилксовы» мятежи в Лондоне), а также восстание «регуляторов» в Северной Каролине прочитывались вигами в парадигме гражданской добродетели.
С 1767 г. наблюдается еще один феномен, связанный с рецепцией Просвещения в колониях. Его идеи начинают трансформировать пространство повседневной жизни. Проявлением гражданственности считался отказ от импортных товаров. Осуждение роскоши, предпочтение домотканых платьев, запрещение «легкомысленных» развлечений, от театров до петушиных боев, а также, разумеется, отказ от чая составляли модель поведения подлинного американского патриота. Образцом, который его при этом вдохновлял, были рассказы о римских республиканцах, но одновременно и портрет гражданина, выработанный культурой европейского Просвещения. Бойкот импортной продукции служил мощным средством мобилизации населения, вовлекал в политику массы колонистов.